Читать книгу "Венецианский эликсир - Мишель Ловрик"

— Она всегда такая… внимательная? — однажды спросила я, запыхавшись, когда Диззом прервал нас на самом интересном месте.

— Нет, не всегда, — тяжело дыша, ответил Валентин, отбрасывая одежду в сторону и обнимая меня. Он хотел быстрее забыть ее, и я ему в этом помогла.

Я делала все возможное, чтобы не стать соперницей Певенш в отношении Валентина, что было чрезвычайно сложно, учитывая тот факт, что она объявила мне войну. Более того, Валентин почему-то решил, что я с радостью поборюсь с ней за право на его внимание.

Между тем девочка была занята плетением интриг. Однажды днем из большого книжного магазина «Храм муз» на Финсбери-сквер мистера Лэкингтона пришел сверток. Мой любимый разорвал обертку, и ему на колени выпала книга. Я прочла название на обложке: «Любовник-опекун». Когда Валентин пошел мыться, я пролистала книгу. Это была история об отважном мужчине, который постепенно влюбляется в милую леди, оставленную ему на попечение в совсем юном возрасте.

Я вздрогнула. Даже я не была так хитра в свои восемь лет. По сравнению с Певенш я была невинным дитятей. Действительно! Потом я заметила подпись, выведенную ее детской рукой: «Моему опекуну. Прости за то, что это подержанная книга. На те деньги, что ты мне выделяешь, я не смогла купить новую. Целую, бедная малышка П.».

— Я не буду ждать, пока ты вырастешь и уведешь его у меня, — пообещала я, задыхаясь от ярости. Я заметила, что мой пульс участился, и ощутила, что ее планы представляют для меня угрозу, словно она уже была достаточно взрослой, чтобы быть в состоянии составить мне конкуренцию, а не малолетней притворщицей.

В один прекрасный день эта ситуация разрешилась самым неожиданным образом.

Мы снова гуляли по замерзшей реке, наслаждаясь открывающимися пейзажами, и в этот момент появился Диззом. Он спешил к нам, тяжело дыша, неся новое сообщение от этой малолетней девчонки.

Я была очень счастлива: держала за руку любимого человека, он прижимался щекой к моей голове, защищая от ветра своим телом. И тут снова Певенш вздумалось разрушить нашу идиллию.

Я не сдержалась. Я вырвала ладонь из его рук и спросила:

— Разве тебя не унижает такое обращение? Мне стыдно даже быть свидетельницей этого.

Он вздрогнул и поджал губы.

Диззом покраснел и резко отвернулся.

— Разве у тебя нет чувств, — холодно спросил мой любимый, — к бедной малютке, оставшейся без отца?

Меня пронзила мысль, что он никогда бы не отважился говорить таким тоном с Певенш. Чем хуже она с ним обращалась, тем сильнее он хотел быть с ней. Он бы никогда не унизил ее вот так перед Диззомом, как меня.

С этим человеком я хотела не просто играть какую-то роль, но быть собой. Теперь я решила рискнуть.

— Да, у меня есть чувства, — серьезно ответила я. — Я чувствую, что она использует тебя до такой степени, что ты становишься просто смешон. Я буду очень невысокого мнения о тебе, если ты не начнешь думать головой, когда дело касается ее.

Он повернулся ко мне спиной и пошел прочь.

Я проиграла из-за того, что сказала правду. Правда не заставила его остаться рядом со мной. Глядя ему вслед, я почувствовала, что у меня на глаза наворачиваются слезы. Я понимала, что не смогу исправить ситуацию простым извинением. Я сама подтолкнула его к ней.

Инстинкт подсказывал мне, что я должна броситься за ним вдогонку, попросить прощения, обнять. Однако тот же самый инстинкт заставил меня выразить чувства и привел к этой размолвке. С сожалением я вынуждена была прибегнуть к использованию определенной стратегии.

Я решила, что несколько дней позволю ему пожить без меня. Это был тонкий ход. Пусть сравнит удовольствие от моей компании и ее. Пусть сам сделает выводы. Если придет к нужному заключению, тем лучше для него.

И когда он почувствует себя использованным, несчастным и брошенным, полным ненависти к злобной девчонке, в игру вступлю я. Возможно, мы сможем начать сначала, как бы сложно это ни было.

5

Сердечное лекарство

Берем венгерскую воду, шесть драхм; лавандовый спирт; шафрановый спирт, всего по две драхмы; апоплексический бальзам, один скрупул; гвоздичное масло, десять капель; смешать.

Хорошо помогает против приступов потери сознания и перебоев в работе сердца. Но не рекомендуется истеричным женщинам из-за запаха, который могут переносить немногие из них.

Между тем у меня были другие обязанности.

Маззиолини дал понять, что хозяева недовольны моим выбором любовника, не говоря уже о том, что я выбрала его без их согласия. Оказалось, что меня послали в Лондон соблазнить совсем другого человека, политика, аристократа по имени Жервез Стинтлей. Я видела его годом ранее в Париже, где мы немного флиртовали. Ну, вы понимаете, томные взгляды через обеденный стол, обмен любезностями, ничего особенного. Тогда я была занята одним французским вельможей, выведывала у него информацию о торговых маршрутах в Вест-Индию.

Мои хозяева никогда не забывали пошутить, даже находясь в сотнях миль от меня. Иногда хотелось почитать отчеты обо мне, которые Маззиолини отправлял в Венецию. Интересно, заметил ли он, когда Стинтлей положил на меня глаз в Париже? Добавил ли он к этому результат собственного расследования, который показал, что Стинтлей тесно общался с двумя французскими дворянами по поводу каких-то восточных наркотиков? Вероятно, так и было, потому что я получила ясные инструкции: восстановить контакт со Стинтлеем и заставить его говорить.

Для меня было крайне неприятно обращать внимание на этого политика в то время, когда все мои мысли занимал Валентин. Но мне пришлось заняться Стинтлеем, чтобы хозяева не пронюхали о моих планах. Жервез уже начал рассказывать мне всякие разные интересные вещи, когда его жестоко убили в Гайд-парке по дороге к моим апартаментам. А его голова была найдена насаженной на его же трость на Лондонском мосту. Какое варварство!

Маззиолини, который почти никогда со мной не говорил, на этот раз сделал исключение. Он пришел ко мне домой и сообщил эти новости. Возможно, в этом заключалось его поручение — увидеть и запомнить мою реакцию. Я изобразила слезы, немного порыдала и даже упала в обморок, что, по всей видимости, порадовало его. По крайней мере, он с удовольствием надавал мне пощечин и поднес к носу вонючую настойку, которая должна была привести меня в чувство. Но моя реакция не тронула его. Он не умел сопереживать. Ему было все равно, был ли мой шок настоящим. Он просто доложил о том, как я среагировала на убийство политика.

Что бы ни послужило причиной убийства Стинтлея, оно навредило моим планам. Если бы Стинтлей остался жив, мне позволили бы остаться в Лондоне. А так я была уверена, что мне прикажут уезжать для выполнения другого задания. Полагаю, что, если бы я продолжила выуживать информацию из лорда, я бы узнала не только то, что желали знать хозяева, но и почему его хотели убить.