Читать книгу "Доллары царя Гороха - Дарья Донцова"

Глава 16

Леонардо послушался жену, дело было в мае, в августе супругиуехали отдыхать в Сочи. Сергея отправили в лагерь. Когда родители третьегосентября вернулись домой, сын огорошил их сообщением:

– Я хожу на занятия в ПТУ, осваиваю профессию водителя.

В доме поднялась буря. Марфа и Леонардо кинулись в училище,требуя, чтобы их сына немедленно перевели назад, в школу. Но директор,предварительно поговорив с Сергеем, спросил: «С какой стати?»

Сгоряча Леонардо пообещал ему кучу неприятностей, нодиректор даже бровью не повел, а когда художник замолчал, чтобы перевести дух,спокойно заявил:

– Сейчас позвоню в газету «Правда» и расскажу, какпредставители творческой интеллигенции бесятся, узнав, что их ребенок выбралсебе рабочую профессию.

Леонардо прикусил язык. Стать героем фельетона в «Правде»означало в те годы конец карьере. Пришлось смириться. В квартире Якуниныхвосстановилось внешнее спокойствие, на посторонний взгляд, там было всенормально, но на самом деле родители не общались с Сергеем, а тот делал все,чтобы досадить Леонардо и Марфе. Можно сказать, смыслом жизни парня сталопричинять боль родителям. Он мстил им, вот только непонятно за что. Неужели задетство, проведенное у мольберта? Обычно подобное поведение свойственноподросткам, потом, где-то лет в восемнадцать, гормональный статус тинейджерастабилизируется и ребенок перестает конфликтовать с родителями. Изредкавстречаются люди, всю жизнь отстаивающие собственное «я» перед отцом и матерью.Сережа оказался из таких. Увидев, что Марфе не нравятся его друзья, он началактивно зазывать в гости одногруппников. Поняв, что отца коробит грубая речь,стал материться, и так во всем. Доходило до смешного. Стоило Марфе один разобмолвиться, что от запаха одеколона «Шипр» ее тошнит, как Сергей моментальнокупил его и начал усиленно поливаться именно им.

Единственный человек, который не уставал повторять ему: «Тыдурак», была Настя, дочь Володи и Люси. Кстати, к тому времени Трошев уже умер.

Дети дружили с детства, Марфа очень надеялась на то, чтоСережа в конце концов женится на Насте. Но, увы, никакой любовью там и непахло, зато дружба была самая настоящая. Настя знала про Сережу все и имела нанего огромное влияние. Марфа могла сколько угодно вздыхать, глядя наразмалеванных сине-зеленой краской девушек, приходивших к Сереже; сын, необращая внимания на недовольство мамы, демонстративно на глазах у нее щупалхихикающих девчонок. Но стоило Насте слегка сдвинуть красивые брови, какочередная любовь Сергея испарялась без следа.

Потом Якунин угодил на военную службу. Когда он вернулсядомой, родители встретили парня радостно, Леонардо и Марфа простили сыну все иочень надеялись, что отныне их жизнь потечет иначе, ведь Сергей уже совсемвзрослый мужчина.

Но тот моментально расставил точки над i. Он пойдет работатьшофером, женится, в общем, станет жить так, как хочет.

И тут Леонардо, что говорится, слетел с катушек.

– С ума сошел! – заорал он, швыряя на пол купленный послучаю возвращения сына торт. – Только посмей! Жениться! Да кого тынайдешь? Шофер! Поломойку? Или лимитчицу?

Сергей молча смотрел на отца, а тот, откричавшись, схватилсяза сердце. Марфа бросилась к мужу, а сын спокойно ушел.

На следующий день он устроился водителем автобуса, а черезтри месяца равнодушно бросил:

– Я женился. Ее зовут Клава, сегодня переедет в мою комнату.

Теперь уже за сердце схватилась Марфа, но было поздно,Сергей продемонстрировал матери штамп в паспорте.

На беду, в то лето в Москве не было Насти. Она устроиласьпионервожатой и с конца мая укатила в лагерь «Орленок» на Черное море. Может,не реши Настя подработать, ситуация повернулась бы иначе, но дочь Володи и Люсинаходилась далеко и никак не могла повлиять на стремительно разворачивающиесясобытия.

Клава замолчала, потом тихо продолжила:

– Я-то ведь ничего не знала. Думала, Сергей меня любит,иначе зачем замуж зовет? Да и о родителях он ничего не рассказывал, обронилвскользь, что живет с отцом и матерью, и все…

Чем больше я слушала рассказ Клавы, тем менее симпатичнымказался мне Якунин-младший.

Невеста не расспрашивала жениха о его родителях. Сама онаимела дома крепко зашибающего отца и охотно прикладывающуюся к бутылке мать,потому и решила, что Сережа тоже из семьи алкоголиков.

Но потом, оказавшись уже законной женой в квартире мужа, онапросто обалдела. Такой красоты Клава до сих пор не видывала. Повсюду картины вбронзовых рамах, хрусталь, ковры. Бедная девушка боялась мыться в ванной иходить в туалет, настолько белоснежным был там кафель, а унитаз походил нанезабудку, весь нежно-голубой. Впрочем, в комнате Сергея было очень просто:старенькая софа, поцарапанный гардероб и пара продавленных кресел. Ни ковров,ни хрустальных люстр.

Поймав удивленный взгляд Клавы, Сергей объяснил:

– Мне от родителей ничего не надо, сам пробьюсь.

Но Клаве Леонардо и Марфа показались милыми. Они вежливораскланивались при встрече с невесткой. Девушка вначале хотела им угодить:почистить картошку, постирать бельишко. На следующий день после появления вдоме Якуниных она взяла пылесос и принялась за уборку, но была остановленаМарфой:

– Спасибо, деточка, но к нам в час дня приходитдомработница, это ее обязанность.

Ни в какие дружеские отношения свекор и свекровь с невесткойвступать не собирались. Бесхитростные рассказы Клавы о рабочем дне нахлебозаводе воспринимались ими молча, но Сергей постоянно провоцировал жену наподобные беседы. В особенности охотно он это делал, когда у старших Якуниныхсобирались гости. Сергей выводил Клаву в гостиную, усаживал за длинный стол,дожидался, пока публика перестанет обсуждать импрессионистов, и громкоспрашивал:

– Слышь, Клавк, а че на месткоме решили? Ждать нам шестьсоток под картошку?

Наивная жена мигом покупалась и отвечала:

– Да не, оне Маньке участок дали из цеха булок.

– Говнюки!

– Сволочи, – соглашалась Клава, – я ведь пашу, какзверь, у печки, а земля другой досталась.

Как правило, после подобного диалога гости начиналиозираться, а Марфа быстро начинала предлагать:

– Пирожки берите, наша Лена мастерица.

– Барахло, – прерывал мать Сергей, – вот у Клавкина хлебозаводе вкуснятину пекут, она нам принесет, правда, Клань?

– Знамо дело, – соглашалась та, – разве ж длясвоих жалко.