Читать книгу "Опаленные войной - Богдан Сушинский"

— Значит, вы все же вернулись, обештурмфюрер? — Гредер поднялся из-за стола, одернул китель и по привычке нащупал рукой кобуру.

— Подробности изложены в этом донесении, — положил перед ним лист бумаги Штубер.

— Дважды за такой короткий срок побывать в тылу русских и дважды вернуться… Как прикажете реагировать на это: восхищаться, задуматься, заподозрить?

— На вашем месте я бы заподозрил что-то неладное, господин штандартенфюрер. Но с выводами не спешил. Точно так же, как не спешил бы давать добро на проведение безумных акций, наподобие тех, которые были проведены на мосту через Днестр батальоном переодетых белогвардейцев и абверовцев.

Штубер и сам уже понял, что высказал это слишком резким тоном. Однако пергаментное лицо Гредера оставалось невозмутимым.

— Это не по адресу. Обычные игры армейского командования. Когда в подчинение генералов попадают огромные массы солдат — дивизии, армии и даже целые группы армий — судьба какого-то батальона, к тому же состоящего в основном из славян, не очень-то беспокоит их. Другое дело у нас, дорогой Штубер. Нам приходится дорожить каждым диверсантом, каждым агентом. Потому что нового сначала нужно подыскать, потом тщательно подготовить, поломать голову над тем, как забросить его в тыл и, наконец, обеспечить эффективность его работы. Отсюда несколько иная оценка жизни подчиненных.

— Совершенно согласен с вами, господин штандартенфюрер.

— Но, говорят, там, на мосту, действительно происходило нечто ужасное. Почти все погибли. А кто спасся — попал в плен. В связи с этим вопрос: как вам удалось уцелеть?

— Смешался с атаковавшими нашу колонну русскими. У кого-то из них сдали нервы. Нас раскрыли, перестрелка. Я ринулся напропалую. Красноармейская форма, русский язык, в руках трехлинейка…

— А ведь высказывалось предположение, что и вы тоже оказались в плену. Один из ваших людей прорвался назад, на правый берег, и погиб уже здесь. Судьба другого неизвестна. О вас же было доложено…

— Что-то я не видел ни одного человека, который попал бы там в плен к русским. Эмигранты предпочитают не сдаваться, ибо знают, что их ждет в плену красных. Да их и не особенно стараются брать. А рукопашная выдалась жесточайшей — с этим я согласен.

— Как же вы потом пробрались к реке?

— Прошел через укрепрайон, командуя группой русских солдат, оказавшихся без офицера. В донесении все изложено в подробностях.

Штандартенфюрер умолк. Нервно прохаживаясь по кабинету, он решал для себя: продолжать ли относиться к Штуберу как к подозреваемому в измене, или же отбросить все условности и вести разговор, как и положено вести его с опытным, удачливым и, несомненно, талантливым разведчиком и диверсантом.

— Значит, вы видели их доты? Имели возможность рассмотреть вблизи?

— Удалось пройти мимо одного из них. В скальном грунте. Выглядит очень мощно. Авиация вряд ли способна подавить их. Артиллерия тоже. Вооружение: два орудия, три пулемета.

— Считаете, что гарнизоны дотов будут сражаться даже после того, как мы возьмем укрепрайон в клешни?

— Похоже, что это гарнизоны смертников. Такие доты сооружаются не для того, чтобы защитники их отходили вместе с полевыми частями.

— Тогда в них не было бы смысла, — согласился штандартенфюрер. — Восхищаюсь вами, оберштурмфюрер. Дважды вернуться с того света — такое удается не каждому даже опытнейшему разведчику. Кстати, насколько мне помнится, до сих пор в глубокий тыл к русским в качестве разведчика не забрасывали. Только участие в неудавшемся десанте да рейд в прифронтовой полосе.

— По операциям в прифронтовой полосе я и специализируюсь, — напомнил ему Штубер. Он всегда опасался, что его могут отправить в глубокий тыл в качестве агента абвера. Когда надо будет легализовываться, жить, маскируясь под какого-нибудь русского офицера или служащего. Это не для него. Он — «человек войны». — К тому же у меня имеется опыт спецгрупп дивизии СС «Рейх».

— Дивизия «Рейх»… — мечтательно повторил Гредер. — Сейчас ее солдаты продвигаются к Москве. А мы все еще топчемся в этих азиатских степях.

— Только потому, что главное направление удара не здесь.

— Истинный воин всегда должен считать главным участком борьбы тот, на котором ему выпало сражаться.

— Так и должно быть, господин штандартенфюрер.

— Сутки отдыха вам, Штубер. Потом вы мне понадобитесь. Тем временем я взахлеб, как авантюрным романом, буду зачитываться вашим донесением. — На пергаментном лице Гредера и улыбка получилась надрывно-пергаментной.

27

Около девяти вечера позвонил Шелуденко. Громов предчувствовал: то, чего они и ждали и боялись, должно было произойти сегодня. Предугадывал и смысл приказа. А все же выслушал его из уст майора, еле сдерживая волнение.

— Ночью всем войскам, находящимся в нашей полосе обороны, приказано скрытно оставить ее. — Шелуденко прокашлялся, видно, и ему этот приказ давался нелегко, и продолжал уже несколько тверже. — У твоего дота остается лишь маневренная рота прикрытия. Сколько там у Рашковского в строю?

— Вчера вечером у него насчитывался двадцать один боец.

— Это еще по-божески. Передай Рашковскому, что он обязан держаться, прикрывая тебя с тыла и флангов, сутки. Его подразделение придается гарнизону дота. Следующей ночью, то есть через сутки, нам разрешено оставить доты и прорываться к своим. Нужно ли объяснять, насколько сложно будет воспользоваться этим разрешением?

— Никак нет, товарищ майор.

— Значит, сообщи всем, кому можешь, а те — пусть передадут своим соседям… До трех ночи в долине реки не должно остаться ни одного лишнего бойца. Сегодня они еще сумеют проскочить. Сегодня еще сумеют. Но максимальная скрытость отхода… А ты в это время, наоборот, шуми. С пользой, конечно. Боеприпасы у тебя есть, так что…

— С боеприпасами пока неплохо. С продуктами — тоже. Пошлю нескольких бойцов за дровами для кухни — и можно воевать.

— За дровами? Слушай, Громов, ты что, завтра ночью не намерен прорываться?

— А стоит ли? Зачем идти на верную смерть, когда можно сражаться? Тем более что возможность для этого есть.

От этих его рассуждений Шелуденко буквально опешил. Он ожидал жалоб на судьбу, стенаний, зависти по отношению к тем, кто уже этой ночью окажется километров за десять от линии фронта.

— Ну что ж, приказ ты получил… — тяжело задышал в трубку комбат. — Но, кроме того, я хотел бы, чтобы ты остался жив, Громов. Ты — хороший офицер. А война, помяни мое слово, будет долгой. И ты бы еще ох как послужил-пригодился этой армии. Вот так, петрушка — мак зеленый.

— Спасибо за высокую оценку, товарищ майор.

— Да разве это оценка?.. Чуть не забыл: раненых сдай. В двадцать три ноль-ноль их будут ждать машина и повозки. Там, где обычно. И еще… Ты о медсестре своей говорил… Думаю, что сутки вы продержитесь и без нее.