Читать книгу "Славянский «базар» - Сергей Зверев"

Карл устроился в своем любимом углу, перед ним на большой тарелке высилась горка бутербродов с икрой, а в графине-колбе томилась ледяная водка. Так же он сиживал и двадцать лет тому назад, и десять. Законный никогда не изменял привычкам. Если обедать, то в хорошем ресторане с безукоризненной кухней, а если перекусывать, то скромно. К икре он пристрастился на зоне. Удобно, в тайнике долго не портится, голод утоляет почти мгновенно и жир от нее не нарастет.

«Уважающий себя мужчина обязан быть подтянутым», – так считал Карл.

Он отломал свежайшую корочку батона, хрустящую, и соскреб ею икру. Переломив корочку пополам, отправил ее в рот. Налил себе и Бунину по пятьдесят граммов, выпил, не чокнувшись, хоть Бунин и приподнял рюмку.

– Я узнавал насчет Клары, пробил повсюду. Ее нигде нет и не было. Ни менты, ни контора ее не забирали из гостиницы, – сказав это, Карл щелкнул зажигалкой и тут же опустил на язычок пламени откидную крышечку, прикуривать не стал.

«Неужели здоровье бережет?» – подумал Николай и спросил:

– Братва, бандиты?

Карл посмотрел на него так, словно тот свалился с Луны.

– В таком случае я знал бы о них раньше, чем они вошли в номер.

К столику подошел парень лет двадцати пяти и терпеливо дожидался, пока на него обратят внимание. Бунин сразу заметил его, а Карл продолжал делать вид, что не видит. Парень Николаю сразу не понравился, было в его внешности что-то отталкивающее, лживое, но что именно, сразу и не определишь.

«Глаза бегают, – наконец понял Николай, – он боится заранее. Боится прежде, чем ему что-нибудь предъявят».

Карл допил рюмку и только после этого взглянул на парня. На губах у того тотчас же появилась подобострастная улыбка.

«Сутенер, – догадался Николай, – только сутенер может выглядеть жалко и жестоко одновременно».

– Раз пришел, значит, спросить хочешь, – надтреснутым голосом проговорил Карл и указал кивком на свободный стул, – садись, не люблю разговаривать, когда глаз не вижу.

В голосе законного чувствовалась брезгливость, правильный блатной десять раз подумает, прежде чем подать сутенеру руку, подумает и не подаст. Сутик суетливо отодвинул стул, сел. Угощаться ему, ясное дело, никто не предложил.

– Дело такое… Клара исчезла, – волнуясь, проговорил сутенер.

Чувствовалось, что пришел он не по своей воле, а его «накрутили», парень отбывал номер. Другие гостиничные телки после пропажи Клары могли и забастовку организовать, в конце концов деньги из их гонораров уходили сутенерам, чтобы те обеспечивали безопасность.

– Клара? – задумался законный. – Да, помню. Сообразительная телка, умелая. Только я не пастух ей. Ты за нее отвечать должен. Раз пропала, ты и думай.

– Тебя с ней в тот день видели. Она для тебя старалась. Мне сказали…

– Неужели? – Карл еще говорил спокойно, но сутик уже почувствовал, что для него пахнет жареным. – Ты предъявить мне пришел? Так и скажи.

– Нет… Спросить, узнать… что, ты, Карл.

– Пришел и узнал. Дальше что?

– Ничего, – засуетился сутенер, поднялся, – пустой базар я затеял.

– Постой, – властно произнес Карл, – что тебе сказали?

Сутенер переменился в лице, его запас смелости иссяк. Конечно, он имел право предъявлять, если исчезла одна из его девушек, он тоже исправно отстегивал блатным за право кормиться с гостиницы.

– Девушки сказали, что ты ее вызвал, а потом ее видели в гостинице с ним, – взглядом сутенер указал на Бунина.

– Странно… – проговорил Карл и потом без видимой связи спросил: – Ты не знаешь, кто живет в 343-м номере?

– Американец, – растерялся сутик, – араб какой-то. Но в гостинице он больше не появлялся, хотя номер еще оплачен.

– Я сам ее ищу. Найдешь Клару, дай знать, – миролюбиво заметил законный и потерял к сутенеру всякий интерес.

Тот еще пару секунд помедлил и ушел. Николаю казалось, сутик идет на цыпочках, лавируя между столиками, старается занимать как можно меньше места.

– Знаешь, что его спасло? – Карл облокотился на край стола.

– Догадываюсь.

– Он не стал сразу на тебя наезжать, а ко мне подошел. Догадливый.

– И все же, что случилось с Кларой?

* * *

Иван Малышев появился в своем офисе в восемь утра, хотя обычно приезжал к девяти. Он ехал от кирпичной коробки коттеджа как в тумане, машинально включал повороты, сворачивал, останавливался у светофоров.

Кабинет встретил его прохладой и тишиной. Малышев опустился в глубокое кожаное кресло, купленное всего месяц тому назад, и тупо посмотрел на висевший на стене череп сайгака – подарок партнера из Туркмении. Череп не простой, в него был вмонтирован часовой механизм. Ось стрелок выходила из пулевого отверстия в черепе – точно посередине лба. Сочетание часов и черепа, по мнению среднеазиатского автора этого шедевра, должно было символизировать тщетность людских усилий победить время. Обидеть туркмена и не принять мрачноватый подарок Иван не мог, пришлось повесить в своем кабинете напротив стола. Туркмен сам выбрал место.

После кошмара, произошедшего с ним в карьере, Малышев даже смотреть на эти часы не мог. Стоило его взгляду зацепить выбеленную жарким азиатским солнцем кость или рифленые слоящиеся рога, тут же сердце сжималось, останавливалось в груди. А механизм часов продолжал противно щелкать дешевыми пластиковыми шестеренками, ежесекундно напоминая, что время уходит.

За окном простирался двор. В нем шла спокойная мирная жизнь, дворник мел проезд, бомжи ковырялись в контейнерах, выискивая макулатуру, дети гонялись друг за другом на самокатах. Иван каждый будний день наблюдал за окном эту картину. Метлу дворника сменяла лопата для уборки снега, дети с самокатов пересаживались на санки, бомжи облачались в грязные ватники. Но со вчерашнего дня Малышев к мирной жизни уже не принадлежал. Он стал соучастником убийства. Иван смотрел на то же, что и остальные люди, но видел мир по-другому, чем они. Теперь о смерти он думал не как о чем-то неизбежном и все же отвлеченном, но как о реальном, она прошла совсем рядом с ним, задела плечом и, отстранив его, забрала молодую женщину в строгом деловом костюме – Клару.

Стрелки на часах-черепе разошлись под прямым углом, и точно в девять часов рядом с машиной Ивана остановилась «Нива», та самая, которую ему довелось видеть в карьере. Из автомобиля вышли четверо мужчин. Если не знать, что они совершили, то выглядели безобидно.

Петрович зевнул, прикрыв рот ладонью, и захлопнул дверцу, зажав под мышкой кожаную папку, взошел на крыльцо. Еще двоих приехавших Малышев знал, а вот одного видел впервые – молодой, с наглым самоуверенным взглядом. Серый дорогой костюм, серебристый вместительный кейс поблескивал на утреннем солнце в его руке.

Иван затаил дыхание, он умудрился не вдыхать до того момента, когда дверь его кабинета без стука отворилась. На пороге возник улыбающийся Петрович. Улыбка напугала Малышева.