Читать книгу "Лихолетье - Евгений Васильевич Шалашов"

глаза, чтобы не заметили, сглотнул комок:

– Вы уж ступайте… Сейчас Леонтий придет, о делах нужно думать. Потом…

Поддавшись неожиданному порыву, взял руку жены, поднес ее к губам и поцеловал…

– Ты что, Данила Иванович? – опешила Мария. – Разве так можно? Где ж это видано, чтобы супруг у жены руки целовал?

– Можно! – улыбнулся князь. – Муж для жены – наиглавнейший господин, после Господа Бога. Стало быть, что хочу – то и делаю.

Мария, прильнув к щеке мужа, прошептала на ухо так, чтобы не слышала Машка

– Умерла бы за тебя…

Сквозь сон князь почувствовал, как его касаются чьи-то пальцы, и на всякий случай открыл один глаз. Узрев брата Дионисия, поспешил смежить очи покрепче, зная, как оно бывает, когда начнут отдирать припекшиеся к ранам холстины. Однако боли не было! Брат лекарь не стал драть «по живому», а смазал повязки чем-то пахучим, выждал несколько минут, а уже потом стал снимать тряпицы.

– Не какашки, князь, не бойся, – уведомил лекарь, смазывая раны.

– Да я уже понял, – хмыкнул Даниил Иванович. – Вроде дерьмом не пахнет.

– Если в дерьмо индийской синьки добавить – оно и пахнуть не будет, – сообщил брат Дионисий, продолжая работу. – А я тебе раны зашил, а теперь травяным бальзамом пользую. У тебя князь, помимо ран, еще и ребра не зажили, не забыл про то? – Поднося к губам раненого серебряную чарку, лекарь сказал: – Чтобы не спрашивал, сразу отвечу – зелье сонное. Не бойся – дерьма в нем нет, токмо корень кошачий да трава медуницы. Ну, спи теперь. Спать нужно больше, бо во сне человек быстрее поправляется, – назидательно изрек лекарь, собирая холсты и склянки в берестяную коробку.

Во сне Даниилу Ивановичу привиделось, что сидит он на троне, в шапке Мономаховой, со скипетром и державой в руках, а перед ним стоит брат Дионисий и держит в руках овечьи катышки, разъясняя, что государи Всея Руси должны каждый день съедать по горсти дерьма. «Нельзя ли, заместо овечьего, хотя бы заячье дерьмо есть?» – робко спрашивал он, на что лекарь отвечал, что орешки заячьи по лесам собирать долго, а дерьмо должно быть свежим.

«Знать, царская доля такая!» – грустно подумал Даниил Иванович, поднося ко рту пригоршню овечьих катышков.

От запаха овчины князь и проснулся. Открыв глаза, увидел, что в нос упирается меховой кожух Костромитинова. Служилый дворянин, поставив между колен саблю, дремал, опершись подбородком о рукоять.

«Заставлю его хотя бы волчовку надеть!» – злорадно подумал князь, пытаясь отодвинуть от носа край безрукавки, отчего старый воин встрепенулся:

– Доброго утречка, государь-батюшка, – поприветствовал Леонтий Силыч.

– Утро? – удивился Мезецкий. А ведь верно – в оконце пробивается озорной солнечный лучик, наплевав на пропыленный бычий пузырь…

– Оно самое, – подтвердил Костромитинов и, широко зевнув, поспешно перекрестил рот: – Прости, государь, со вчерашнего дня тут сижу. Отец игумен сказал, что ты меня изволил звать, так я и пришел.

– Ну, зря сидел. Надо было спать, – сказал Мезецкий, а потом спохватился: – Подожди-ка, Леонтий Силыч, как ты меня назвал?

– Как назвал, государь-батюшка? – не понял Костромитинов. – Никак не назвал…

– Почему – государь?

– Ну, а как к государю Всея Руси обращаться? – встревожился дворянин. – Я ведь всю жизнь по засекам да по острогам сидел, с государями никогда не баял. Даже копеечку царскую не государь вручал, а воевода привез. Так ты, государь, еще не знаешь, что ты нынче царь? – дошло-таки до Леонтия. – Ах, дурак я старый! Откуда ты знать-то мог, коли никто не сказал?! Я ж тут весь вечер и ночь просидел, пока ты спал. Не велено было никому тебя тревожить. – Прости, государь – батюшка, – вздохнул Леонтий. – Хошь – казнить прикажи…

– За что? – удивился князь. – Если есть за что – скажи…

– За лиходеев, которые тебя едва не убили.

– Нет тут твоей вины, – хмуро ответил Даниил Иванович. – Скажи лучше, узнал про них что-нибудь?

– Да что тут узнаешь? Одно понятно – не из простых татей. Я злодеев приказал около обители положить, велел глядеть – не опознают ли кого. Вроде боевых холопов боярина Салтыкова признали. Я на Москву видока отправил. Покрутится, может и выведает, что к чему.

– Молодец, Леонтий Силыч, – похвалил князь, удивляясь расторопности дворянина.

– Рад стараться, государь-батюшка! – привстал от усердия Костромитинов.

– Леонтий Силыч… Какой же я государь? Так же зови, как и прежде звал – по имени с отечеством. Считай, – улыбнулся Мезецкий, – что это тебе царская милость такая. Да и на царство меня никто не венчал…

– Всему свое время, – раздался от входа голос игумена.

– Отец Матфей, а я и не слышал, как ты вошел, – привстал Костромитинов. – Благослови, отче… – Увидев входящего следом Авраамия, благословился еще и у него и схватился за шапку.

– Погоди, Левонтий, – остановил его игумен. – Дай-ка я на твое место сяду, а ты топчан поближе придвинь. Разговор у нас важный, а ты теперь – первый царский воевода.

Когда Леонтий и инок уселись, настоятель, степенно перекрестившись, начал:

– Вишь, как все складывается-то… По обычаю положено, чтобы архиереи, с самим патриархом да с боярами, с поклоном к тебе пришли, трижды на царство звать. Ну, а тебе, два раза поломавшись, на третий раз власть и принять… Бориса Федоровича да Василия Шуйского вроде так избирали? Ну, что скажешь-то, Данила Иваныч?

– А что говорить-то? – улыбнулся Мезецкий. – Раз по обычаю положено – предлагайте. Не нами заведено – не нам и нарушать…

– Ну, ладно, – кивнул игумен. – Князь Даниил Иванович! Избрал тебя Собор земли русской на царство! Знаешь, что отвечать-то должен?

– Откуда? – удивился князь. – Когда Бориса Федоровича на царствие звали, я тогда новиком был, в засечной черте сидел. А Шуйского… Тоже где-то воевал.

– Ладно, я летописцу велю – пусть впишет, как тебя на царство приглашали, а ты отказывался. Да и ты, брат Авраамий, в свою летопись не забудь вписать…

– Впишу, – кивнул Палицын. – Мол, прибыло к князю Мезецкому духовенство, да боярство с дворянством, с хоругвями да с иконами, чтобы на царство его звать… А Мезецкий дважды ответствовал: «Мне и на ум никогда не приходило о царстве, как мне помыслить на такую высоту? Недостоин я…». А когда на третий раз игумен кирилловский пообещал князя от церкви отлучить, то решился Даниил Иваныч принять на рамена ношу сию! Твой писец потом и перепишет.

Глава одиннадцатая

Заливные луга

С тех пор, как на Северной Двине появились англичане, коровы превращались в бифштексы, а уцелевшую скотинку хозяева прятали по лесам. Вытянувшаяся под нежарким северным солнцем сочная трава перестаивала.

«Не скоро тут коровы пастись будут, ой, не скоро! – вздохнул про себя Мезецкий и спохватился: – О чем это я? Тут сражение на носу, а я о каких-то коровах. Ну, хорош государь Всея Руси!».

Даниил Иванович попытался взять себя в руки и настроиться на другие думы, но мысли опять возвращались к заливному лугу. Давно замечено – коли бились