Читать книгу "Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики - Ольга Игоревна Тогоева"

положив кепку на землю и ровно ничего не делая? Долго длилась борьба между моей гордостью и стремлением к наживе, но страсть к деньгам в конце концов победила. Я бросил работу и стал все дни проводить на давно облюбованном мною углу, вызывая жалость своим уродливым видом и набивая карманы медяками[642].

Господин Сент-Клер четко различал две стороны своей жизни, каждое утро превращаясь в профессионального нищего Хью Буна и каждый вечер спеша домой, к поджидавшей его жене. Но, как и Джон Райкнер, он столь же мало мог рассчитывать на понимание окружающих…

Глава 7. История о том, как поссорились Колетт Ла Бюкет и Жан Ле Мерсье

Вернемся, однако, в Париж. Здесь в конце XIV в. проституция цвела не менее пышным цветом, нежели в Лондоне. Девиц легкого поведения, конечно, пытались периодически удалять из столицы Французского королевства, но подобные меры мало на что влияли. Ордонанс 1254 г. Людовика IX Святого, согласно которому публичных женщин (publice meretrices) следовало изгонять из всех городов страны, а их имущество конфисковывать, вплоть до одежды, оказался совершенно неэффективным[643]. Его пришлось не просто повторить в 1256 г., но и внести в него некоторые уточнения: отныне проституткам не просто запрещалось пребывать в городе, но предписывалось держаться хотя бы подальше от его центральных улиц и «святых мест» (церквей и кладбищ). Любой, кто принимал у себя дома подобных особ или осмеливался сдавать им жилье, приговаривался к уплате крупного штрафа[644]. Аналогичное решение проблемы предлагалось и в ордонансе 1269 г.[645], а затем неоднократно воспроизводилось вплоть до конца XIV в.: в 1381 г., к примеру, в указе Карла VI ордонанс Людовика Святого оказался повторен слово в слово[646].

Регулярные призывы королевской администрации покончить раз и навсегда с городской проституцией, впрочем, ни к каким результатам не привели. Конечно, в регистрах парижских (особенно церковных) судов XIII–XIV вв. мы можем отыскать некоторое количество дел, в которых упоминалось клеймление каленым железом и выставление к позорному столбу тех «похотливых особ» (folles femmes), которые, презрев постановления, возвращались в столицу и ее окрестности и продолжали заниматься своим ремеслом[647]. Тем не менее, когда в 1387 г. настоятель церкви Сен-Мерри в Париже обратился в суд с требованием запретить проституткам промышлять на соседней со святым местом улице Байо (Baillehoe), жители квартала возмутились и опротестовали данную жалобу в Парижском парламенте. От имени обитательниц местных борделей выступил их адвокат, мэтр Жаке дю Бург (Jacquet du Bourg), который сослался на постановление прево Парижа Гуго Обрио (ок. 1320–1382), гласившее, что данный район был официально закреплен за девицами легкого поведения и прогнать их оттуда никто не имеет права[648]. Похожая ситуация наблюдалась и в середине XV в. По сообщению Парижского горожанина, «потаскух» (femmes folieuses) в это время поддерживал сам королевский прево Амбруаз де Лоре (ок. 1395–1446): среди них он нашел себе «трех или четырех конкубин», с которыми сожительствовал, несмотря на наличие законной супруги[649].

Самое большее, чего удалось добиться столичным властям, – это ограничить места проживания проституток и их сутенеров отдаленными районами города и официально узаконить публичные дома, которые с наступлением ночи обязаны были закрывать для посетителей двери[650]. В постановлении Гуго Обрио от 1367 г. называлось семь таких кварталов, в основном располагавшихся на правом берегу Сены, где традиционно селились торговцы, а также на острове Сите[651]. К этому времени прошло уже достаточно лет после скандала с участием Мориса де Сулли, епископа Парижского, и теперь проституция воспринималась окружающими как своеобразное, но все же ремесло (ministerium, mestier)[652].

В эту «профессиональную» группу женщины попадали различными путями. «Распутный» образ жизни молодая девушка могла начать вести из-за собственной бедности, в результате продажи сутенеру (или сводне) матерью или иной близкой родственницей[653]; часто подобное ремесло передавалось также «по наследству»[654]. Однако наибольший процент девиц легкого поведения составляли те, кто в юности лишился невинности (или же был изнасилован) и утратил таким образом надежду на замужество и создание семьи[655]. Как и Джон Райкнер, на жизнь эти женщины зарабатывали собственным телом, поступая в публичные дома или приобретая личных сутенеров. Они также могли официально наняться на должность горничной или служанки в городские таверны или бани, которые на поверку часто оказывались не чем иным, как борделями (bordiaus). Именно так полагал Этьен Буало, при составлении своей «Книги ремесел» (1260-е гг.) специально оговаривая, что парижане не должны принимать проституток ни у себя дома, ни в мастерских[656]. А неизвестный автор Le Mesnagier de Paris (ок. 1370 г.) писал, что любая женщина, посещающая кабаки, превращается в «потаскуху» (ribaude), поскольку таверна – это «церковь дьявола, где собираются его ученики и где он вершит свои чудеса»[657]. (Илл. 35)

И все же надежды на лучшее будущее не покидали девиц легкого поведения. Причем далеко не всегда, как выясняется при ближайшем рассмотрении, они оказывались связаны с идеей удачного замужества. Напротив, даже обретя новый для себя социальный статус «достойной дамы», многие проститутки не оставляли привычного ремесла и продолжали зарабатывать им на жизнь[658]. Таким образом, главным для них оставалось материальное благополучие, и пути его достижения могли оказаться самыми неожиданными и не всегда законными.

* * *

Об одном таком случае, приведшем в результате к судебному расследованию, и пойдет теперь речь. Материалы данного дела сохранились в уже неоднократно упоминавшемся «Уголовном регистре Шатле» – сборнике дел, рассмотренных королевским прево Парижа в 1389–1392 гг. Его автор, секретарь суда Алом Кашмаре, как отмечали все без исключения исследователи[659], основное внимание уделил тем процессам, которые были посвящены действительно серьезным правонарушениям и за которые полагалась смертная казнь: избиениям и убийствам, воровству, политическим изменам, подделке монеты, преступлениям сексуального характера, колдовству[660]. Однако некоторые записи выпадали из общей направленности регистра, поскольку касались вроде бы весьма незначительных происшествий.

Именно к этой категории, как кажется на первый взгляд, относилось и дело Колетт Ла Бюкет (Colette La Buquete) 1391 г. Эта молодая женщина, служившая горничной (chamberiere) на одном из парижских постоялых дворов, обвинялась в довольно странном правонарушении – в оскорблении (blasme et diffame) высокопоставленного чиновника[661]. Потерпевший – Жан Ле Мерсье († 1397), сеньор де Нувийон и де Фонтене – был доверенным лицом Карла V, а затем и его сына. Он входил в придворную партию «мармузетов» (Marmousets), фактически управлявших Францией в 1388–1392 гг.[662], в период несовершеннолетия Карла VI, и отвечал за королевские финансы. В 1391 г. Ле Мерсье являлся одним из четырех ближайших советников монарха, а также состоял в должности главного распорядителя