Читать книгу "Пока есть просекко, есть надежда - Фульвио Эрвас"

заявив, что пил сегодня кровь титанов. Были и те, которые так отвечали жене, недовольной времяпрепровождением супруга в таверне: я сегодня во власти Диониса. И в тайне надеялись, что за этим сразу последует что-то неповторимое.

Всем становилось ясно, что до дна оставалось всего ничего, когда Либеро начинал рассказывать, что пил из одного стакана с Коппи, Бартали[33] и Чиччолиной[34], а закусывали они все соленой рыбкой. Вот только, учитель, я тебе не особо верил, всем твоим рассказам. Все это идет на ура за столом в трактире. А оттого, что ты постоянно приплетал Гегеля, который был настоящим философом, у меня чесались руки и хотелось дать тебе палкой. И, мне помнится, так однажды и случилось. Потому что философов надо оставить в покое. Как и моего отца, который говорил, что если б он знал философию, то, конечно, не пошел бы на войну. Но все-таки как учитель ты заслуживаешь уважения, и поэтому я скребу…

31 августа. Понедельник

«Опять начинается», – пробормотал про себя Спрейфико. Инспектор Стуки решил отправить его в Конельяно понаблюдать за синьорой Мартелли.

– Присмотрись к ней повнимательнее, – сказал Стуки. – И, кстати, перед отъездом загляни на сайт «Кружок мудрых любителей вина» и распечатай мне все, что найдешь под подписью «Просекко блюз».

Проходя по коридору, инспектор мельком заглянул в открытую дверь кабинета Леонарди. Комиссар сидел за письменным столом и смотрел в пустоту. Он нежно, как ручного кролика, поглаживал аппарат для измерения давления.

Неужели и он, Стуки, когда-нибудь таким станет? Так действует вирус, которым заражаются на рабочем месте? Конечно, их работа не из спокойных. Полицейские себя не жалеют, и поэтому мало у кого есть шансы выйти на пенсию в полном расцвете сил. Подумать только, ведь Леонарди занимал этот пост не только потому, что был старше всех в полицейском управлении. В течение многих лет комиссару поручали особо важные дела в криминальном отделе, и ему не раз случалось попадать в переделки. Напарник Леонарди, агент Персикетти, даже принял выстраданное решение оставить работу в полиции перед самым выходом на пенсию. Из-за того дела с отпиленной рукой. В тот раз, когда их вызвали по делу о мертвой женщине, это стало настоящей травмой и для Леонарди тоже…

Он и Персикетти вошли в ванную комнату. Все вокруг было покрыто уже запекшейся кровью. Не было видно никаких следов, ничего, кроме тела молодой женщины, лежащего между ванной и унитазом. Они сфотографировали ее бледное и очень нежное лицо. Потом полицейским пришлось наступить на эту кровь, чтобы приблизиться к телу. Персикетти первым заметил, что у женщины отсутствовала кисть левой руки. Рядом на полу валялся окровавленный нож с зазубренным лезвием. Персикетти, как оглушенный, обвел взглядом комнату и увидел в углу за унитазом окровавленные пальцы. Бедняжка проделала все сама. Леонарди почувствовал тошноту, подкатывающую комом к горлу, и ему потребовалось сделать над собой большое усилие, чтобы сдержаться. Но Персикетти совсем потерял голову. «Как это возможно? – кричал он. – Как только земля носит таких сумасшедших?»

Последний падающий лист, прежде чем дерево предстанет во всей своей наготе. Эта кисть руки была прощальным приветствием разума, готового покинуть человеческий мир. И Персикетти их покинул: он поселился в горах со своими пчелами, которые собирали для него каштановый мед; его излишки экс-полицейский время от времени менял по бартеру на граппу. Леонарди удалось это преодолеть, и он продолжал работать. Есть те, которые напиваются после пребывания на месте преступления, и те, что кажутся равнодушными. Леонарди, чтобы избавиться от видения отпиленной кисти, выкурил за раз три пачки сигарет, а потом бросил курить. Здоровье прежде всего! Коллегам он сказал, что заботится в первую очередь о себе. Красивые слова, комиссар!

«Мир полон иллюзий», – так с испанского языка переводилась фраза, выписанная на огромном полотнище, которое синьора Салватьерра пыталась прикрепить на фасаде здания городской администрации. Так женщина собиралась оказать давление на мэра и все городское начальство, чтобы те были более внимательны к ее нуждам. Селинда поняла, что чиновники просто тянут время. И действительно, в окружении градоначальника с надеждой ожидали предстоящего сбора винограда, который в этом году обещал начаться раньше. Все знали, что тогда на унаследованных синьорой Салватьеррой пятидесяти гектарах золотистых гроздьев будет столько работы, что она забудет обо всем на свете. Нужно срочно нанять сборщиков винограда, договориться с винодельнями. Прессование, винификация – работы непочатый край. У Селинды будет столько забот и хлопот, что не останется ни сил, ни времени на ее глупые проекты.

Синьора Салватьерра очень спешила. Она чувствовала, что ей необходимо создать еще больше хаоса. Селинда поклялась в этом своему дяде Дезидерио Анчилотто, с которым она встретились в университете Талька в Чили. В середине мая там проходила конференция о перспективах виноделия в Латинской Америке, организованная большими винодельческими компаниями в сотрудничестве с университетом. Граф Анчилотто не пропускал ни одной из этих международных встреч. Он предложил племяннице увидеться. Селинда оставила свой бизнес в боливийской Кочабамбе и курсы по ботанике в университете Сан-Симон, чтобы познакомиться с одним из немногочисленных оставшихся у нее родственников. А еще чтобы поговорить о делах с представителями Каса Сильва, лучшей винодельни Чили, которая была одним из организаторов конференции.

На второй вечер конференции по окончании выступлений докладчиков Селинда Салватьерра сопровождала своего дядю в ресторан. Возможно, в этом было виновато чилийское мерло, но на обратном пути в гостиницу, проходя мимо собора, Анчилотто попросил ее дальше идти одной, потому что он хотел зайти в церковь поставить свечку. Удивленная Селинда согласилась, но через сотню шагов ее любопытство взяло верх, и она повернула назад. Женщина увидела своего дядю сидящим на ступеньках церкви. Он плакал. «Не такой уж шедевр эта церковь, – подумала Селинда. – Красивая – да, но чтобы плакать…»

Селинда никогда еще не видела, чтобы взрослый мужчина предавался такому отчаянию. Невыразимая боль. Потоки слез. Женщина пристально вгляделась в лицо графа и все поняла. На кону стояла вся его жизнь…

На следующий день граф Анчилотто оформил завещание. Селинда, сжимая дяде руки так, как это делает только глубоко взволнованный человек, поклялась, что осуществит все, что будет в ее силах, чтобы выполнить его последнюю волю.

Наверное, кто-то позвонил в мэрию, предупредив о не очень ровно вывешенном на фасаде здания транспаранте на иностранном языке. Все дружно выбежали на улицу: начальник дорожной полиции, пресс-секретарь, служащая отдела регистрации, мэр со следующей за ним по пятам секретаршей и советник отдела по связям с общественностью, который с самого