Читать книгу "Грёзы третьей планеты - Коллектив авторов"

…что Татка меня сдала?

– Может, и знает. А может, и не в курсе, он же теперь на твоем месте, зачем его расстраивать перспективами?

Тимофеев смущенно хмыкнул.

– Я чего пришел-то… Есть запрос на работу. На двоих. Я собираюсь согласиться. Ты как, выходишь? Мне кажется, новые способности тебе пригодятся. И еще…

Тимофеев, сняв с кармана передатчик, точно такой же, через который Лыков общался с Ксаверием, выставил перед собой на стол.

Лыков, отвернувшись от Тимофеева, чтобы тот не видел его перекошенного обидой лица, разглядывал город за окном.

Источаемое шестиугольными сегментами купола золотое сияние к вечеру сгустилось, стало текучим. Тени струились как расплавленный металл. Поток мобилей казался медленной рекой из золотых брусков.

– Что, Ксаверий, и ты вернулся к пилотированию? – прозвучал незнакомый голос.

Лыков резко обернулся. Незнакомый голос шел из передатчика Тимофеева.

– Я слышал, ты себе новое корыто прямо в больничке подобрал, да? – ехидно продолжил голос.

– Опаньки! – откликнулся Ксаверий через тот же передатчик. – А ведь мы с тобой встречались!

– Конечно, встречались! – обрадовался голос и выдал длинную серию галактических координат.

Из-под приспущенных век Тимофеев внимательно наблюдал за реакцией Лыкова. Затем, оставив искины болтать, сказал:

– Ты не подумай, я тебе не нарочно Ксаверия поставил. Но, сам посуди, четыре-пять месяцев без движения выбросили бы тебя из профессии. Ты бы сильно ослаб и сдал. А сейчас у тебя гораздо большие по сравнению со стандартным медицинским нейроимплантом возможности: сила, скорость, реакция. Лишних комплексов у тебя нет, как мне известно. Да и парень ты хороший. Ты подумай денек. Если все нормально, вместе и полетим. На Станции-26 сбор наших. Обсудим планы, как жить дальше. Люди же не только от тебя шарахаются, да и не только шарахаются. Нескольких наших убили уже. Как-то нужно это решать. Если ты не согласен, то давай договоримся: тебе стандартный нейроимплант поставят, а я у тебя потом Ксаверия выкуплю. Он вроде как родственник нам, в каком-то смысле.

Сначала Лыков чувствовал, что его обманули, хитростью и коварством отняли у него свободу. Потом представил себя в коме, с трубками из носа, изо рта, представил нелепый и унизительный каломочеприемник, запах пролежней. Потом вспомнил свой лихой полет над мобилями, чувство радостного удивления запаздывающему стрекоту игломета. Подумал, что все не так уж и плохо, если разобраться. И даже хорошо, в некотором смысле.

Тимофеев смотрел, не отводя взгляда.

– Мы с тобой, – сказал Тимофеев, – теперь не то корабли, не то капитаны, не то совсем иная природа, я уже не знаю. Мы, по сути, стали чем-то чуждым. Я переживал вначале, все про свободу выбора думал. Так ее же не забирает никто, ты пойми. Искины собственных желаний не имеют. Мы с ними вроде как партнеры теперь. Они через нас такую жизнь живут, что им раньше и не снилось! А если команду дать, то они еще и нашу нейрокарту на себя запишут. Это же натуральное бессмертие. А, Лыков? Главное, не говори никому об этом, будет спокойнее, ну их всех. А сам со временем свыкнешься. Плюсы-то в этом тоже есть.

Лишь энергия

Елена Ожиганова

Помните механизм: глаза ловят отраженный свет на хрусталик и мозг составляет из него картинку? Мне этот процесс всегда напоминал о чёрных дырах, которые притягивают свет и никогда не возвращают обратно. Умирая, он подводит блеском бездонное око дыры – ужасно и притягательно красиво (ха-ха). Как и её магнетический взгляд – чёрная дыра, засасывающая не свет, а души.

Невозможно забыть.

Впервые я поймал её взгляд на саммите биотехнологий. Меня привлек блеск золотого облегающего платья, закрытого от шеи до лодыжки, дразнящего воображение, но не скрывающего аппетитной фигурки. Она стояла вполоборота ко мне, слушала выступление какого-то учёного деда. У неё был розовый бейдж выступающей, значит, читала доклад о генной модификации, но той лекции я не слышал. Возможно, пропустил, пока искал клиентов у бара.

Я беззастенчиво рассматривал лакомые изгибы, когда она вдруг обернулась и посмотрела мне прямо в глаза, словно почувствовала что-то возмутительное. Я подумал: в этих глазах можно утонуть. Нет, не так, кажется, я подумал: в таких глазах хотелось бы утонуть. Я подумал: я хочу в них утонуть, я жажду. Подумал, поправляя галстук, как удавку, которую она набросила.

Сейчас, по ту сторону её глаз, мне все ещё этого хочется. Какое сладкое насилие над собой. Быть уничтоженным, поглощенным, но хотеть ещё. Хотеть больше, глубже, желать потерять себя, раствориться до капли в другом.

– Почему Вы так смотрите? – я не мог слышать её, мы были по разные стороны зала. И все же, казалось, она шепнула мне на ушко. Лицо обдало жаром, я впился глазами в её губы и жадно ловил слова, которые она произносила не торопясь, растягивая. Она изогнула бровь требовательно, встряхнула чёлкой, улыбнулась победно и отвернулась. Я ринулся вперёд, догнать, схватить, заполучить. Попался.

Она играла тогда, играла после. Как чудовищно сладко она играла! То приближаясь, то отдаляясь, касалась невзначай, смеялась застенчиво и маняще, заглядывала в глаза, как беззащитный котенок, но выстраивала такие чёткие правила, едва я думал преступить невидимые границы. Она держала меня в постоянном напряжении, возрастающем возбуждении.

– Мы увидимся снова? – это был гвоздь в крышке моего гроба.

– Непременно! – сущности как она всегда оставляют человеку право выбора. Но у меня его, кажется, не было. Она ускользнула. Я остался последним в пустом банкетном зале, среди мусора прошедшего праздника.

У меня было много женщин, красивых, милых, добрых или умных, всё вместе или по отдельности – разных. Но я никогда не любил. Сейчас популярно винить во всем отстраненную, занятую собой, вечно отсутствующую мать или пьющего отца, но я и не пытался разобраться в этом. Всё устраивало. Я просто плыл по течению: кутил, прожигал жизнь, зарабатывал, не пытаясь ухватить с неба звёзды. Я был простым продажником в сфере гениев-ботаников, ставивших эксперименты с вещами, которые я даже не понимал. Поговаривали, некоторые из них экспериментируют на людях. Я не верил.

Поэтому она выбрала меня. Знала, что не умен, не ищу любви, не стремлюсь к высокому, созидательному, что не верю ни в бога, ни в черта, почувствовала, что жажду разрушения и страсти, что переступлю черту, пойду до последнего.

Мы встречались трижды. В первую встречу она неподдельно интересовалась мной, слушала внимательно, вела себя невинно, тепло и любовно-уважительно. Такая чистая! Я настоял на интимной близости. Зажал её в углу и вытребовал ласки. Был напорист и не принял отказа. Тогда я ещё