Читать книгу "Колокол и держава - Виктор Григорьевич Смирнов"

находились слова поддержки, дельный совет и открытый кошелек.

Сдружился Дмитрий и с приемным сыном зодчего Андреа — стройным юношей с шапкой курчавых волос. Он тоже рассказывал ему об Италии. Но то была другая Италия — страна прекрасных дам и мужей-рогоносцев, страна, где поют серенады и бьются на поединках. Андреа был всей душой предан своему приемному отцу, который когда-то подобрал его на улице и вырастил как родного сына. Он безропотно поехал за ним в Московию, но теперь отчаянно скучал в этой холодной чужой стране и от скуки одаривал небрежными ласками дворовых девок, истомно млевших от красавчика-итальянца.

А дожди все не прекращались. Промокший с ног до головы Аристотель Фиораванти облазил все окрестности Москвы в поисках подходящей глины, пока не нашел ее возле Андроникова монастыря. Здесь он построил кирпичный завод с печами для обжига и сам занялся обучением местных гончаров. Его кирпичи были прокаленными насквозь и узкими, как плинфа. Белый известняк для облицовки стен нашли на берегах Пахры.

Наконец дожди и холода отступили и можно было закладывать фундамент. Выкопали рвы необычной глубины — более двух сажен, забутили их валунами, забили дубовые сваи. Перед тем как начать кладку, Аристотель отобрал лучших московских каменщиков, пообещав каждому платить вдвое против обычного. Сам показывал, как класть кирпич «по правилу» и по «кружалу». Взяв в руки железную лопату, сам сделал первый замес известкового раствора необычной густоты. К утру раствор застыл до каменной твердости, звенел под ударом молотка.

Постепенно обозначились стены будущего собора, подрастая с каждым днем. Аристотель зорко следил за работой каменщиков, сам выверял кладку отвесом и ватерпасом. По его заказу кузнецы ковали железные скрепы, ладили лебедки для подъема тяжестей и прочие дотоле невиданные на Руси устройства.

Великий князь все чаще появлялся на стройке, подолгу наблюдая, как идут работы. Нарождающийся собор становился для него символом огромной державы, которую он строил. Время от времени государь приглашал итальянского зодчего к себе и вел с ним продолжительные беседы. При этих беседах неизменно присутствовала великая княгиня Софья, опекавшая прибывающих в Москву иноземцев, в особенности своих соплеменников-греков. Но в отличие от льстивых, уклончивых греков Фиораванти держался со свободным достоинством, а его высказывания были порой такими резкими, что переводивший эти беседы Дмитрий Герасимов старался их сглаживать из опасения навлечь на голову зодчего гнев государя.

Однако Ивану Васильевичу, похоже, нравилась откровенная прямота итальянца. Он часто расспрашивал его о государственном устройстве Италии. Сочувственно кивал, когда Аристотель рассказывал о сотрясавших страну междоусобных войнах князей, разорявших своих подданных поборами на содержание алчных наемников-кондотьеров. Но когда зодчий стал с восхищением рассказывать о городах-коммунах Флоренции и Венеции, где цветут искусства и торговля, а свободные граждане сами выбирают свою власть, густые брови великого князя сходились у переносицы. Слишком уж напоминали ему эти города-коммуны Новгородскую республику.

Занимали великого князя и последние европейские достижения в военном деле. Дотошно расспрашивал об артиллерии и крепостях, о новом вооружении и тактике боя. Но потом разговор сам собой снова возвращался к вопросам государственным. Однажды великий князь напрямую спросил своего собеседника: не лучше ли пожертвовать свободами граждан ради единого, могучего государства, чем страдать от местного самоуправства?

Безусловно, отвечал Аристотель, единое государство лучше, чем лоскутные княжества. И когда-нибудь Италия непременно станет единой. Однако сильная власть не должна превращаться в тиранию. Италия знала многих тиранов, но не им она обязана своим величием, а свободным гражданам и умным законам.

На этом беседа закончилась.

По дороге домой Аристотель задумчиво сказал Дмитрию:

— Ваш государь очень умен и умеет добиваться своей цели. Но мне кажется, что он никогда не испытывает угрызений совести. А это опасное свойство!

Глава 14. Пожалел волк кобылу

1

Четыре года минуло после разгрома на Шелони, а Великий Новгород все никак не мог опомниться. Будто морок окутал город. Монах-летописец, горестно вздыхая, выводил в своей келье скорбные строчки: «Тогда не было в Новгороде ни правды, ни справедливого суда, и стали мы в поругании соседям нашим; и по волостям было разорение и частые поборы, крик и рыдание, и вопль и проклятие людей на наших старейшин и на наш город; ибо не было у нас ни жалости, ни правосудия».

А ведь суд в Новгороде не просто суд, на нем держится все новгородское устройство. Ради справедливого суда пращуры новгородские призвали варяга Рюрика. Раньше всех на Руси при Ярославе Мудром появился в Новгороде писаный закон: «Правда Русская». Как зеницу ока берегли новгородцы свою Судную грамоту с наказом: «Судите равно, как боярина, так и молодшего человека».

Судились в Новгороде не склочности ради, а чтобы все было по закону. После бурных столкновений на Великом мосту пили мировую и старались решить дело по справедливости. Высшим судьей считалось вече. В Людином конце возле Троицкой церкви заседал суд князя и посадника. Архиепископ судил духовенство, а также мирян по брачным и святотатственным делам. На суд к тысяцкому шли за правдой купцы и торговцы. Были суды мировые, старавшиеся примирить тяжущихся, были суды присяжных с адвокатами — «рассказчиками» и свидетелями — «послухами».

Судились за нанесенный ущерб, за невозвращенные долги, за побои и оскорбления, за сорванный с головы женщины платок. В тюрьмах обвиняемых до суда не держали, зная, что ответчик все равно придет, что бы ему ни грозило. Пыток не ведали, считая их унижением для свободного новгородца. В спорных делах присуждали поле — судебный поединок. Бились оружием и в доспехах, но не до смерти.

Самым тяжким преступлением считался «перевет» на сторону врага. Осужденного сбрасывали с моста в Волхов со связанными руками, насыпав для верности за пазуху песку. За все остальные преступления приговаривали к денежному штрафу. Если обвиняемый не платил, его усадьбу и все имущество отдавали на поток и разграбление.

Многие годы незыблемо стояло здание новгородского правосудия. А тут вдруг угрожающе накренилось, заскрипело, уродливо скособочилось. Развелось множество «ябедников», клеветой и лжесвидетельством вымогавших деньги у богатых людей. Сиротливо пустовал судебный помост возле Троицкой церкви.

Перестали исполняться приговоры. Возникавшие между концами, улицами и боярскими кланами споры решали силой, все больше наглея от безнаказанности. Наезжали ватагами, били, грабили, а то и убивали до смерти.

Окончательно рассорилась меж собой новгородская верхушка. Совет господ, собиравшийся на владычном дворе, погряз в препирательствах. Не было доверия и к архиепископу Феофилу, который вел себя двусмысленно и нерешительно. Но истомившимся людям нужна была надежда на справедливость. Тут-то и пополз по городу кем-то умело распускаемый слушок: надо бить