Читать книгу "Несущий смерть - Стивен Кинг"

Поп холодно улыбнулся и вновь нажал на спуск.

ВСПЫШКА!

* * *

На полпути к «Империи изобилия» Джон Дэлевен увиделбеззвучную белую вспышку подсветившую грязные витрины магазина. Вспышка былабеззвучной, но следом за ней донеслось низкое, глухое громыхание, вроде быидущее из все того же магазина старика… но только потому, что именно там ономогло прорваться наружу Хотя скорее всего исходило-то это громыхание из-подземли… только в земле хватило бы места тому кто мог так рычать.

— Бежим, папа! — крикнул Кевин. — Он уже фотографирует!

Вспышка повторилась, полыхнув белым в витринах «Империиизобилия». Вновь донесся глухой рев, словно какое-то невообразимо ужасноеживотное пробуждалось ото сна.

Разум мистера Дэлевена отказывался понимать происходящеевокруг. Он хотел объяснить, что полароидная камера не может дать такой сильнойвспышки, но Кевин уже мчался к магазину.

Побежал и мистер Дэлевен, на этот раз совершенно яснопонимая, что ему необходимо сделать: схватить сына за воротник и утащитьотсюда, прежде чем случится нечто жуткое.

Глава 20

Вторая полароидная фотография, сделанная Попом, окончательновытолкнула из щели первую, и она тяжело упала на верстак. Куда тяжелее, чем могбы упасть химически обработанный кусочек картона.

Полароидный пес занимал уже весь квадрат фотографии.Огромная голова, черные пещеры глаз, дымящаяся зубастая пасть. Череп напоминалпо форме пулю или каплю. В кадр попадали только вершины штакетин, все остальноезакрывали мощные плечи этой твари.

Под шеей у полароидного пса болтался галстук-шнурок,подаренный Кевину на день рождения богатой тетей Хильдой.

— Получается, сучье вымя! — воскликнул Поп. Его глазаослепли от ярких вспышек. Он не видел ни полароидной камеры, ни пса. Толькобезголосую кукушку, которую он яростно чинил.

— Ты у меня запоешь, черт бы тебя побрал! Я заставлю тебязапеть!

ВСПЫШКА!

Третья фотография вытолкнула из щели вторую. Падала онаочень быстро, скорее как камень, а не кусочек картона, и, ударившись о верстак,вышибла из деревянной поверхности несколько щепок.

На этой фотографии голова получилась более размытой, словноне в фокусе, тело превратилось в колонну плоти, странным образом ставшуютрехмерной.

С третьей фотографией, все еще торчавшей из щели, случилосьневозможное: морда полароидного пса как бы вернулась в фокус. Невозможноепотому, что пасть приблизилась к линзам вплотную, напоминая морду какого-томорского чудовища, находящегося под тем тонким слоем воды, который называетсяповерхностью.

— Все-таки она еще не поет как полагается, — буркнул Поп.

И его палец снова нажал на спуск.

Глава 21

Кевин взбежал по ступеням магазина «Империя изобилия». Отецпотянулся за ним, но, промахнувшись на дюйм, схватил только воздух, а неворотник рубашки. Потерял равновесие, упал, успев выставить вперед руки, иударился о вторую сверху ступеньку. Маленькие занозы впились в ладони.

— Кевин!

Мистер Дэлевен поднял голову в тот самый момент, когда мирпоглотила очередная вспышка. На этот раз проревело громче. Словно обезумевшееживотное доламывало клетку, в которой сидело. Джон увидел сына, застывшего вослепительной белизне, словно превратившегося в фотографию: подбородок прижат кгруди, ладонь прикрывает глаза от слепящего блеска. Джон увидел, как зазмеилисьтрещины по стеклу витрин.

— Кевин, оста…

Стекла брызнули дождем осколков, и мистер Дэлевенинстинктивно нагнул голову. Стекло летело, как шрапнель. Осколки попали вволосы, поцарапали щеки, но ни один из них не вонзился ни в мальчика, ни вмужчину: витрины разлетелись чуть ли не в пыль.

Послышался резкий удар, и мистер Дэлевен увидел, что Кевинсделал то, о чем подумал он сам, когда чуть раньше они стояли перед дверьюмагазина Попа Меррилла: мальчик ударил плечом, и новый замок выломал староедерево.

— КЕВИН, ЧЕРТ ПОБЕРИ! — проревел мистер Дэлевен.

Он встал, споткнулся, упал на одно колено, но сноваподнялся, на этот раз устоял на ногах и бросился за сыном.

* * *

Что-то случилось в этих часах с кукушкой. Что-то нехорошее.

Они били и били, правда, уже плохо, но этим дело не ограничивалось.Прямо в руках Попа они становились все тяжелее… и вроде бы горячее.

Поп посмотрел вниз и чуть не закричал от ужаса. Не закричалтолько потому, что челюсти ему, казалось, сцепили проволокой.

Внезапно он понял, что до этого ничего не видел. Он вдругосознал, что держит в руках совсем не часы с кукушкой.

Он попытался разжать пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся вкамеру, и, к своему ужасу, почувствовал, что не в силах это сделать: пальцы неподчинялись. Камера становилась все тяжелее. А температура ее все нарастала.Между растопыренных, с побелевшими ногтями, пальцев темно-серый пластик корпусаначал дымиться.

Указательный палец правой руки пополз вверх, к краснойкнопке спуска, совсем как муха-калека.

— Нет, — пробормотал Поп, потом добавил с мольбой:

— Пожалуйста…

Палец не обратил внимания на его просьбу. Добрался докрасной кнопки и лег на нее в тот самый момент, когда Кевин ударом плеча вышибдверь. Зазвенели разбивающиеся стеклянные панели.

Поп не давил на кнопку. Даже слепой, даже ощущая, какначинают поджариваться и обугливаться подушечки его пальцев. Поп не давил накнопку. Но его палец лежал на ней, а вес камеры увеличился вдвое, втрое. Он непытался убрать палец с кнопки. Какой прок от попытки остановить летящую посвоей орбите планету Юпитер?

— Брось ее! — откуда-то из темноты донесся крик мальчика. —Брось ее, брось!

— Нет! — крикнул в ответ Поп. — Что я хочу сказать. Я НЕМОГУ!

Кевин стоял, широко расставив ноги, склонившись над камерой,которую они только что взяли в «Ла Вердье». Он уже нажал кнопку, поднимающуюпереднюю часть камеры, открыл паз и теперь пытался вставить в него кассету,которая отказывалась влезать. Словно камера предала Кевина, из солидарности сосвоей полароидной сестрой.

Поп снова закричал, из его горла исторглись не слова, авопль страха и боли. До ноздрей Кевина долетели запахи плавящегося пластика игорящей плоти. Он увидел, что полароидная камера тает, буквально тает взастывших руках старика. Квадратный силуэт менялся: углы скруглялись. Вместотого чтобы треснуть и выскочить из меняющего форму корпуса линзы удлинялись изагибались, превращаясь в два гротескных глаза, словно на маске жестокойтрагедии.