Читать книгу "Невероятная и печальная судьба Ивана и Иваны - Мариз Конде"

фыркали, пережидая, пока горит красный свет. Не слишком приветливая атмосфера города заставляла сжиматься сердце. Иван, который так и не полюбил Кидаль, почувствовал, что, в свою очередь, не полюбит и Париж. С какой радости к нему прицепили это прозвище – Город света? Он вспомнил, что Мишалу сравнивал Париж с прекрасной одалиской, истребляющей своих обожателей.

Они ехали очень долго, пока не достигли окраин – Уго жил в пригороде Вийерé-ле-Франсуа, буквально у черта на куличках, как показалось нашим путешественникам. Уго с гордостью рассказывал, что здесь обитают представители самых разных национальностей:

– Тут у нас и индийцы, и пакистанцы, даже японцы! Так что белые здесь в меньшинстве по сравнению с приезжими.

У Уго сохранился характерный гваделупский акцент, и, слушая его речь, Иван невольно снова возвращался в детство, в самую счастливую пору жизни.

После почти бесконечной поездки они наконец добрались до Вийере-ле-Франсуа. Уго остановил машину у убогого вида кондоминиума – четыре или пять многоэтажек, окруженных обшарпанной стеной.

– Вот мы и на месте, – объявил Уго. – Это кондоминиум Андрé Мальрó. Раньше, во времена Ширака, его называли «Мамаду», и он был гордостью правительства. Сюда поселили уборщиков-африканцев, для которых не пожалели провести электричество и воду.

– Что?! – воскликнул Иван, выходя из машины. – Люди приехали из самой Африки, чтобы убирать мусор за французами!

Очевидно, Ивану не доводилось слышать знаменитую песенку храброго Пьера Перрé[58]:

Как же хороша была Лили!

Она приехала из Сомали

На лодке, полной эмигрантов,

В Париж прибывших экскурсантов,

Чтобы мусор подальше отсюда они увезли!

Но Уго нисколько не был уязвлен.

– Ширак заботился об уборщиках, как о родных. А теперь все скурвилось. Лифты уже не работают, а чуть ли не на каждой лестничной клетке дежурит пушер с наркотой.

Уго жил в трехкомнатной квартире со своей подругой Моной – она была родом с Мартини́ки – женщины не первой молодости, но еще с прекрасной фигурой. Когда-то она пела в парижском кабаре «Чайка» и даже имела успех со своей версией шлягера Луиса Мариано[59] «Жизнь – лишь букет фиалок».

Что есть любовь? Лишь фиалок букет.

В мире цветочков прекраснее нет.

Если пришла к вам любовь – вот ответ:

Руку ей дайте, услышьте призыв,

Напрочь о завтра забыв.

Теперь же Мона работала в столовой коллежа Вийере-ле-Франсуа и могла часами жаловаться на отвратительное поведение учившихся там подростков.

– Они такие невоспитанные! – говорила она. – И злобные – за грубым словом в карман не полезут. Неудивительно, что они в итоге попадают в ряды джихадистов в Сирии или где-то еще.

На следующее утро после прилета, когда Ивана уже с утра умчалась в Школу полиции, куда была записана, ее брат куда более неторопливо направился на фабрику, где должен был пройти обучение. С каждым месяцем, проведенным в Мали, перспектива стать шоколатье казалась ему все больше из области фантастики. Варить шоколад! Ну бред же. Фабрика располагалась в отдаленном предместье, так что Ивану надо было ехать на электричке, к его удивлению, битком набитой скверно пахнущими представителями человечества. Ведь сюда они приехали на машине, и ему в голову не приходило, что сегодня придется вдыхать испарения немытых тел, сдобренных запахом дешевых духов и муссов для волос. Пользуясь давкой, мужики с багровыми от похоти, но невозмутимыми рожами прижимались к округлым частям молодых женщин. Но что особенно потрясло Ивана, так это количество арабов – девушек с убранными под темные платки волосами и парней с кучерявыми бородами в пол-лица. Вот тебе и «лица современной Франции», подумал Иван. Найдется ли среди них место для него?

Корпуса шоколадной фабрики Кремьё, основанной в 1924 году Жаном-Ришаром Кремьё, не были видны с улицы, но густой аромат шоколада окутывал все окрестности. Посетители должны были пройти по переулку, а потом пересечь двор, где, как на параде, выстроились переполненные мусорные баки. Войдя в темноватую приемную, Иван назвал свое имя администратору, не слишком приветливому мужчине, и тот стал искать его в каких-то списках – но безрезультатно.

– Нигде вас не вижу, – сухо процедил он.

Иван объяснил ему, что был зачислен в стажеры больше года назад и что дирекция дала согласие на отсрочку. Но, поскольку у него не было ни письма, ни другого подтверждающего документа, мужчина лишь покачал головой и указал на один из стульев, мол, присаживайтесь.

– Вам придется объясняться с господином Деларю, – сказал он.

Иван уселся. Мало-помалу приемная наполнялась людьми разных возрастов с одинаково заискивающим выражением лица.

«И вот с ними мне придется работать?» – думал Иван. Эта перспектива была ему противна. Ему казалось, что он – арестант и словно читает на лицах незнакомцев свой приговор.

Через час ожидания он, поддавшись порыву, вдруг поднялся, вышел во двор – и вскоре очутился на улице. Стал накрапывать дождь, пробирающий до костей, мелкий, робкий, однако усугублявший и без того невеселую атмосферу. Неужели ради этого он, Иван, покинул сначала Гваделупу, а потом и Мали?

Он сел на обратную электричку, вернулся в Вейере-ле-Франсуа и решил пройтись по району, ознакомиться. От увиденного он остался, мягко говоря, не в восторге. Здания-калеки, которым явно не помешало бы освежить покраску. Скверики с пожухлым газоном. Пустырь, где мальчишки гоняли в футбол. Он немного заплутал в лабиринте узких улочек, но в конце концов снова вышел к кондоминиуму. Стоило ему зайти в корпус А, как к нему живо направились двое амбалов.

– Ты кто такой? Куда прешь? – посыпались вопросы.

Ответ Ивана их явно не устроил, и они жестко приказали:

– Иди за нами. Шефу расскажешь, что ты тут мутишь.

Юноше не оставалось ничего другого, как подчиниться и поплестись вслед за ними по пыльной лестнице. Парни сопроводили его до входа в квартиру на четвертом этаже и показали, где ему следует ждать. Прошло около часа, когда наконец дверь распахнулась и вошел человек, которого Иван рассчитывал увидеть меньше всего на свете: Мансур, его друг, тот самый, с которым они жили в одном доме в Мали! Но – разодетый в пух и прах. Парень, который всегда носил что придется – бесформенные балахоны да широкие штаны из дешевой ткани, превратился в настоящую икону стиля. На нем был элегантный костюм ярко-синего цвета. Шею подпирал белоснежный воротничок-стойка. Волосы были тщательно расчесаны, поэтому казались длиннее. В общем и целом он напоминал африканский аналог Карла Лагерфельда. Друзья крепко обнялись.

– Мансур, надо же, Мансур! – воскликнул Иван. – Но что ты