Читать книгу "Маг поневоле - Иван Алексин"

— Неклюй, сын Тихона чист перед Троими, — скользнул равнодушным взглядом по начавшему расплываться в широчайшей улыбке юноше Мефодий. — Да будет с ним их благословение!

Неклюй поклонился послушнику, затем десятнику и старосте, и быстро почти бегом соскочил с помоста в толпу. Раздались весёлые возгласы, поздравления, хлопки по плечу.

Видя удачу односельчанина, решился один из братьев. Довольно уверенно подойдя к чаше, юноша пошевелил губами, прочитав про себя коротенькую молитву и вытянув над чашей левую руку, разжал пальцы. Ещё один зелёный лепесток закружился в воздухе, плавно опускаясь на камень. С уже знакомым шипением баллот скрылся у его поверхности. Все вновь замерли, затаив дыхание. Несколько мгновений тишины и дружный выдох, больше похожий на стон. На поверхности камня отчетливо выделялось белое пятнышко. Послушник саркастически скривился, досадливо крякнул староста, где–то в толпе горько заплакала женщина.

— Как твоё имя? — строго спросил Мефодий у побелевшего как баллот на камне юноши.

Но тот, не сводя остекленевшего взгляда с чаши, похоже, даже не услышал вопроса. Над погостьем повисла напряжённая тишина.

— Назови своё имя, изгой! — рявкнул, начавший терять терпение, Невронд. — Забыл, перед кем стоишь, выкормыш стёртых?

— Степан он, господине десятник! — возбужденно откликнулся другой близнец, прижимая баллот к груди. — Как есть Степан!

— Ты узнал волю Троих, Степан, — раздражённо прошипел прямо в лицо неудачнику Мефодий. — Завтра поутру будь здесь, для совершения обряда.

Юноша, не сводя затравленного взгляда с чаши, механически передвигая ногами, двинулся к краю помоста.

— А как же! — всполошился, ещё не прошедший испытание, близнец. — Ну, это…. Сейчас бы ему стигму одеть надо, всеблагой отец! Он же потом ни в жись не сознается, что именно ему баллот выпал! На меня кивать будет!

— Видал, как глаза вылупил? — злорадно фыркнул Лузга, переминаясь с ноги на ногу. — У тебя Вельд такой же вид был, когда баллот белым стал, — он хотел ткнуть локтем в бок, но встретившись со мной взглядом, почему то передумал и повернулся уже к Марку. — А вдруг и вправду не сознается? Вот потеха будет!

— Чего уж тут весёлого? — тяжело вздохнул я. — Вон плачет кто–то. Мамка, наверное.

— Ничё. У неё второй остаётся, — и не подумал расстраиваться по этому поводу Лузга. — Причём такой же. На одного посмотрела, как будто обоих увидела!

— Может и вправду придержать до поры этого Степана, всеблагой отец? — озадачился между тем Невронд. — Как бы путаницы не было.

Неждан, продолжавший что–то лепетать вслед уже смешавшемуся с толпой брату, с надеждой покосился в сторону послушника.

— Неча, — зевнул в ответ тот. — Трое дадут — разберёмся, — и прикрикнул на оставшегося близнеца. — Чего встал, орясина? Мне что тут до утра стоять?

— А вдруг и второму белый выпадет? — поинтересовался я, с опаской.

— Неа, — энергично потряс мой друг головой. — Белый так часто не выпадает. Я вообще думал, что тут без изгоев обойдётся. Но выдать нагрешили перед Троими.

Брат неудачника очевидно думал так же. Во всяком случае, к чаше он подходил довольно спокойно. Быстрый взмах руки и пластина сброшена в чашу. То ли попав в какие–то воздушные потоки, то ли ещё что–то повлияло, но зелёный лепесток долго кружился над камнем, упорно не желая опускаться. Люди с затаённым дыханием следили за этим полётом, ожидая его конца. Наконец баллот коснулся поверхности камня. Близнец, казалось, прожигал взглядом поднявшиеся клубы пара. И первым увидел результат.

— Этого не может быть! — звериный крик заставил меня вздрогнуть. Толпа заволновавшись, подалась вперёд, загораживая обзор. Впрочем, мне и так уже было всё понятно. Трое не захотели разлучать близнецов и им предстоит собираться в дорогу вместе.

— Вот это да! Двоим из троих белый баллот выпал! — восхищённо покрутил головой Марк. — Видать много всякого за этой деревней водится! Недаром бывший тать, у них в старостах!

— Ну что брате?! Не шибко долго ты веселился! — радостно скалясь, высунулся из толпы Степан. — Думал, я в ушлёпки подамся, а всё хозяйство тебе отойдёт?! А вот выкуси!

Неждан с перекошенным от ярости лицом кинулся в толпу. Началась толчея. Посыпался отборный мат.

— Твоя, правда, всеблагой отец, — Невронд, поглаживая усы, с одобрением наблюдал как мужики, отвешивая тумаки, разводят в стороны братьев. — Трое и впрямь мудры!

— Замыслы Троих не доступны простым смертным. Мы можем лишь со смирением принимать то, что они уготовили нам, — с пафосом продекларировал Мефодий явно не свои слова и развернулся в сторону дома.

Уход отца–послушника словно послужил сигналом и толпа стала стремительно редеть. Лишь пара мужиков да староста задержались возле пожилой, горько рыдавшей женщины, пытаясь хоть как–то её утешить. Рядом, неловко переминаясь с ноги на ногу, стояли близнецы, недобро поглядывая друг на друга.

— Захиреет деревенька, — причитая, прошёл мимо нас невзрачный мужичок. — Одни старики не сдюжат.

— Это да, — согласился, бросив пристальный взгляд ему вслед, Гонда. — Вымрет, похоже, деревня. — И повернувшись ко мне, добавил, насупившись: — Нам с оглядкой почивать тут нужно будет. Местные в отчаянии. Как бы за счёт нас свои дела поправить не решили. С них станется! — он задумчиво потёр подбородок, глядя на рыдающую женщину, и толкнул меня в бок. — Пойдём отсюда подобру–поздорову. Нечего зазря глаза мозолить.

Я, молча, последовал вслед за другом. На душе было мерзко и пакостно. Картина рыдающей матери близнецов стояла перед глазами. В душе шевелилась жалость. Хоть умом я и понимал, что нахожусь в жестоком мире и они–то меня, если что, хрен пожалеют, но менее паскудно от этого, почему то не становилось. Видно не свыкся я ещё с местными реалиями до конца. Не научился сочувствовать только себе, любимому.

К сеновалу шли в почти полной темноте. Если на площади коптящие факелы давали хоть какой–то свет, то здесь я с трудом различал лишь размытые контуры строений да очертания более светлой дороги.

— Пришли, кажись, — судя по напряжённому голосу Лузги, обратная дорога ему тоже удовольствия не доставила.

— Угу, — тьма неожиданно резко отпрянула в стороны, уступая место сумраку и Марк, удовлетворённо хмыкнув, сунул руку за пояс.

— Сумеречница? — утвердительно поинтересовался я, с любопытством оглядываясь. Хоть и в чёрно–белых тонах, но на десяток шагов предметы обрели чёткие контуры. Не светоч, конечно, но мимо рта ложку точно не пронесёшь!

— Он самый, — подтвердил Гонда, наблюдая, как Марк с Лузгой зарываются в сено. — До самого утра так светить будет! — мой друг, скинув с плеча мешок, широко зевнул. — Давай тоже ложиться. Закапывайся рядом со мной. Так теплее будет.

Я уже почти уснул, когда Гонда неожиданно толкнул меня в бок.

— Кстати. Хочу тебя поздравить.