Читать книгу "Совдетство - Юрий Поляков"

– Спасибо!

– А что без компота?

В ответ я загадочно улыбнулся, расставил тарелки на подносе и потащил к столу под фикусом, где обычно питался главный бухгалтер завода Волов. Потом я неторопливо направился к буфету и на за гривенник купил бутылку лимонада «Буратино». Двенадцать копеек залога за тару буфетчица Люба с меня по знакомству никогда не берет: знает, что обязательно верну. Вообще, она очень улыбчивая, смешливая, но сегодня вид у нее печальный, даже «перманент» на голове под ажурной белой наколкой от горя развился.

Из разговора родителей я знал, что в столовой была ревизия и нашла жуткую недостачу: сто сорок три рубля. У директора пищеблока Гулумяна случился от неожиданности сердечный припадок, и ему вызывали неотложку.

– Как же Любка так проторговалась? – удивлялся Тимофеич. – Вроде бы не дура…

– Как, как… – сокрушалась Лида. – Один говорит, завтра занесу, у другого мелочи с собой нет, третий забыл бутылку вернуть… Вот и набежало…

– Сто сорок три рублика? – усмехнулся отец, не верящий в честное ротозейство. – Не-ет, тут какая-то химия с физикой. Гулумян еще бюллетенит?

– Бюллетенит. Стенокардит…

– То-то и оно! Армянские хитрости.

– Ну, не украла же Любка?! – ахнула мать, которая всегда верила людям, даже цыганкам. – Она не такая!

– Ага, ждет трамвая…

– Как не стыдно!

Пожалев буфетчицу, стали собирать деньги, чтобы покрыть недостачу, а то ведь посадят как нечего делать. Отец разрешил матери сдать в общий котел три рубля, но она по секрету добавила еще два из кассы взаимопомощи. Когда, собирая «выкуп», обходили комнаты общежития, даже дядя Гриша внес измызганный до неузнаваемости рубль, а вот Комковы, как обычно, пожадились, сказали: «Если проворовалась – пусть посидит!»

…Шумные незнакомцы у окна вдруг притихли, потом встали и, не чокаясь, помянули маршала Рокоссовского.

Обедая, я поглядывал за окно: дождь поредел и заблестел, переливаясь, в лучах солнца, пробившегося сквозь тучи. Потом меня заинтересовал грунт в кадке с фикусом: земля была покрыта слоем спитого высохшего чая, он считается хорошим удобрением, бабушка Маня тоже сыплет его в горшки с геранью. Но занимало меня другое – мелкие черные муравьи, копошившиеся в чаинках. Я подумал, если вывести крупных боевых муравьев, то они смогут запросто одолеть всем осточертевших тараканов. Но как потом быть с победителями? Выписывать из-за границы за валюту муравьедов? Накладно, да и климат у нас не тот. Тараканы-то по крайней мере не кусаются. Размышляя, я наливал себе помаленьку в граненый стакан шипучий лимонад, отхлебывая и морщась, как Тимофеич, если пиво в бутылке кислое, бадаевское. На самом же деле ситро (так называет лимонад бабушка Аня) сладкое. Съев салат, я приступил к гороховому супу, предварительно намазав черный хлеб горчицей – так вкусней.

Тем временем в столовую ввалилась, обсуждая ливень и отряхиваясь, толпа людей в белых и синих халатах.

– Теперь грибы точно пойдут!

– И огород неделю можно не поливать!

– Из пожарных бочек через край вода хлещет!

– На Солянке, говорят, потоп!

Ко мне подсел дядя Витя Петрыкин.

– Как супец, есть можно?

– Можно. С мясом.

– Это потому, что Гулумян заболел. – Мишкин отец был грустен и тоже пил лимонад – с тоской.

Мимо прошел дядя Коля в своем обычном синем халате, из нагрудного кармана торчал остро отточенный карандаш. Сосед на ходу погладил меня по голове и пошутил:

– Лишь тот, кто тщательно жует, до коммунизма доживет!

– Это точно… – вздохнул Петрыкин, стараясь не глядеть на грузчиков, баловавшихся за ближним столом пивом.

Я, как учили, пожелал ему приятного аппетита и оттащил грязную посуду на мойку. Из оцинкованных корыт, набитых использованными тарелками, шибало в нос соапстоком. Неся Любе тару, я заметил у батареи две пустые бутылки – полулитровку и чекушку, оставшиеся явно от шумных краснолицых болельщиков. Видно, они поостереглись отдать их Ванде Тарасовне, так как между окнами висел еще один строгий плакат:

Приносить и распивать алкогольные напитки строго запрещается!

Рядом был нарисован небритый субъект с подбитым глазом, из-за пазухи у него торчала бутылка с этикеткой «Московская особая», и к нарушителю уже спешили бдительные милиционер и дружинник.

Грустная Люба с удивлением посмотрела на посуду из-под водки. Но я тихо сказал:

– Это в общий котел. – Хотел добавить оставшиеся у меня две копейки, но постеснялся.

– Спасибо, Юрочка! – тяжело вздохнула она.

Выйдя на улицу, я замер на крыльце: небо светилось свежей, умытой синевой, над влажными крышами изогнулась ослепительно разноцветная радуга. В воздухе пахло мокрой крапивой и ноготками – их много на клумбе перед заводоуправлением. Ручьи, конечно, уже не такие бурные, все еще бежали вниз к Бакунинской…

Дядя Гриша, как часовой, стоял в воротах. Увидав меня, он затрясся и зажужжал:

– М-м-а-а-т-ть т-т-е-б-б-б-я и-и-щ-щ-щ-щ-щ-е-т…

14. Воспитание честности

Когда я вошел в нашу комнату, Лида сидела у моего письменного стола и куксилась. На ней было новое летнее платье, все в мелких цветочках, вокруг шеи янтарные бусы, а в ушах серебряные сережки с рыжими камушками, но на ее красивом лице застыло выражение плаксивого отчаяния.

– Ты куда пропал? Я уже невесть что передумала!

– Никуда я не пропадал! Гулял, дышал воздухом, потом обедал в столовой…

– Обедал? Ах, ну да… Под ливень не попал? Вон как полыхало!

– Молнии в городе не опасны. Я успел добежать до столовой.

– Слава богу! Не хватает еще простудиться перед югом!

– Даже ноги не промочил.

– Как там Люба?

– Грустная… Может, ее на поруки взять?

– Не знаю. Надо в райкоме посоветоваться… А это что еще такое? – Она двумя пальцами в недоумении приподняла за уголок мое письмо в редакцию. – Начало неплохое. Но о чем ты писать им собирался, Профессор?

– Я?

– Ты! Только не ври!

– Понимаешь… – Мой нечестный взгляд упал на аквариум. – О консервах…

Ежу понятно, про тараканью угрозу пока рассказывать никому не стоит: засмеют и застыдят, так было со всеми великими открытиями, опередившими свое время.

– О каких еще консервах?

– Для рыбок.

– Что за чепуха!

– И совсем даже не чепуха! Рыбкам сухой корм надоедает. Вот ты смогла бы питаться только сухарями?

– Нет, конечно.

– И рыбки тоже. А живой корм, вроде трубочника, долго не хранится, портится. Сама знаешь. Да еще некоторые боятся этих безобидных червячков.