Читать книгу "Кино, вино и домино - Мария Арбатова"

Тут Куколка потянулась за фруктами, нечаянно толкнула Квирикяна, и он опрокинул кофе на белую футболку Андрея Николаева. Все закудахтали от нового события, и хотя дальнейший путь лежал в автобус и отель, где существовала чистая футболка, начали соревноваться в рецептах отстирывания.

– Пойдемте, я вам помогу застирать, – предложила Тая и повела Николаева в сторону туалета, состоявшего из нескольких кабинок, не обозначенных как мужские или женские.

Наконец подали «теа неро кальде». Добытый в бою, он казался вкуснее и ценнее, чем дома. Торт был изумительным, такие торты умеют печь только в Италии, пропитав тесто лимонным соком и проложив шоколадными прослойками.

– Вот вы опять со своим искусствоведческим подходом. Но кино не состоит из одних «Оскаров» и «Пальмовых ветвей». Оно – массовая культура. Как говорил Владимир Ильич: «Важнейшим из всех видов искусства для нас является кино», – процитировал Ашот Квирикян, уплетая торт.

– Вообще-то в беседе с Луначарским Ленин сказал: «Пока народ безграмотен, из всех искусств для нас важнейшими являются кино и цирк!» – уточнил народный критик Сулейманов. – Но поскольку безграмотность ликвидирована, то важнейшими из всех видов искусств для нас являются… убогое телевидение и желтая пресса!

– Зачем обсуждать бескультурье?

– Мой дорогой, культура в антропологическом смысле – это совокупность нравов, обычаев, традиций и ценностей, принятых в неком сообществе. Вот вы сегодня сколько часов провели вместе с Русланом Адамовым в магазине? Много! Это, к сожалению, тоже культура… – качал головой Сулейманов. – И я вынужден констатировать, что это даже не субкультура. А субкультурой становятся люди, которые читают книги, а не Гарри Потера и «Код да Винчи»! А ведь еще Гитлер говорил: «Снесение очагов культуры нации означает уничтожение нации!»

– Попрошу без оскорблений, как вы понимаете, я не читаю «Кода да Винчи»! – насупился Ашот Квирикян. – Но я категорически против того, чтобы вы считали, что хорошее кино – это только снятое для фестиваля. Глобализация вынуждает человечество принимать во внимание, сколько человек посмотрело конкретный фильм. И какой-нибудь Джеки Чан сегодня – не актер китайского кино, это актер мирового кино.

– Мирового, но не кино! У вас ведь тоже часы какой-то такой нарядной марки, раз вы их целый день обсуждали. Но это ведь не часы в том смысле, что последнее, зачем они нужны, это смотреть время. Ведь вы можете посмотреть его на мобильном телефоне! – подковырнул Сулейманов. – То есть ваши дорогие часы – это такая же дорогая подделка под часы, как Джеки Чан – подделка под кино. И то и другое сплошные симулякры!

– Кстати, Михаил Ходорковский носил часы по цене девять долларов за штуку, при том, что денег на часы у него было всяко больше, чем у всего Союза кинематографистов! – вставил Егор Золотов. – Миллиардов пятнадцать!

– Ну и где он теперь? – удачно парировал Ашот Квирикян.

– А я и не возражаю против того, что Михаил Ходорковский тоже политический симулякр! Настоящий политик – это тот, кому хватит мозгов не оказаться за решеткой! – напомнил Сулейманов.

Рублевские за столом притихли. Они понимали не все слова, но понимали, что их опять опускают. В прошлом все они были интеллигентными людьми, но добровольно отказались от этого, поддерживая общекультурную понижающую селекцию.

Они еще ездили на кинофестивали и ходили в консерваторию, покупали картины и жертвовали на симфонические оркестры, но уже с тем же пафосом читали глянцевые журналы и аплодировали Баскову.

– Дайте мне сорок миллионов, как Феде Бондарчуку или Никите Михалкову, я вам сниму великое кино! Его посмотрит весь мир! Я ж на своей съемке крохоборничаю, я ж там суп варю из топора! – жаловался Ашот Квирикян. – А потом вы же мне говорите, что у меня неизвестные артисты и снято бедненько. И оператор не намба ван! А чем я заплачу намбе вану?

– Так вы переживаете, что вами бюджет не доенный? – рассмеялся Сулейманов. – Но на Западе нет прокатного успеха ни у Бондарчука, ни у Михалкова. А смотрят там только за копейки снятый «Русский ковчег» Сокурова и два фильма маленького мальчика Звягинцева!

– Это трагическая ошибка!

– Детям в школе на природоведении объясняют, что такое круговорот воды в природе. Кино движется точно, как вода, но студентам ВГИКа не объясняют, что такое круговорот кино в нравственности, – грустно сказал Сулейманов. – Как оно впитывается в мозги и каковы нравственные последствия этого.

– Но вы практически предлагаете мягкую цензуру… Это ограничит творческие рамки! – заметил Квирикян.

– А что лучше: мягкая цензура сначала или Уголовный кодекс потом?

– Уголовный кодекс, конечно, хуже… Но кто это будет объяснять студентам?

– Мастера! Но, голубчик, мы вместе мотаемся с кинофестиваля на кинофестиваль. Какие у нас с вами основания считать, что мастера ориентированы хоть на какую-то нравственную ответственность?

– Бойцы, у вас разминка перед вечером? – подошла к ним Дина. – Поберегите силы! Пожалуйста, все поторопитесь, мы должны не выпасть из графика. Запомните, после ужина ворк-шоп Ашота Квирикяна!

Официантка Тая провожала всех до выхода, ее приглашали приехать в отель, посмотреть фильмы. Она кивала. В глазах стояли слезы. В автобусе Андрей Николаев достал новую бутылку виски и, плотно соприкоснувшись с ней, быстро уснул.

– Я, конечно, не ханжа, – громко объявила Галя Упырева, – но всему есть свои пределы.

– А что случилось? – заинтересовалась Даша.

– Ну, эта девочка, официантка! Это просто нонсенс! – Выражение лица у Гали превратилось ровно в то, с которым она, ставя ногу на порог автобуса, отеля, ресторана и музея, спрашивала: «На хуй я сюда приехала?»

– А что, что, что?

– Да ничего, просто когда она повела Андрея Николаева в кабинку стирать футболку… ну, я случайно зашла в соседнюю кабинку. То есть я, конечно, зашла не случайно, а по прямому назначению. А там тонкие стенки, – Галя Упырева сделала многозначительный жест рукой, – и оттуда раздавались такие звуки…

– Какие, какие?

– Ну! Во-первых, голос Николаева, а во-вторых, истерический смех официантки! А еще говорила, что учительницей работает! Совершенно характерный смех!

– Какой, какой?

– Ну, такой… однозначный! Вы меня поняли?

Камчатка автобуса притихла. Все повернулись в сторону Андрея Николаева, но он пьяно и блаженно похрапывал.

– И потом она выбежала из этой кабинки такая возбужденная, у нее все лицо горело! – скривила губы Галя.

– Совсем бабка рехнулась! – заметила Вета, вспомнив об ушибленном копчике. – Глюки средь бела дня. Старческие эротические фантазии…

– Галюнчик, малыш, она же нас потом стояла-провожала! Чистейшая девушка! – возразила Гале Наташа. – Как можно во всем видеть только чернуху?

– Какая же это чернуха? – встрял Ашот Квирикян. – Мы должны гордиться нашим товарищем! Он не посрамил флаг отечества! И я завидую ему всеми цветами радуги!