Читать книгу "Пост 2. Спастись и сохранить - Дмитрий Глуховский"

— Кать. Бирюкова. Тебя к Филиппову вызывают, — подходит к ней Варнава.

Катя вцепляется в поручень станка, как будто поднимается ураган, и если она за него сейчас не удержится, то ее снесет прямо в пасть смерти.

— Иди.

И ее несет туда — вверх по мраморной лестнице, вглубь устланных багряными паласами коридоров, мимо огромных окон, через которые нейдет живой свет, в кабинет за дубовой дверью. Ничего не соображая, она входит внутрь.

Филиппов, поправляя сальные волосы, утирая гнойные подглазные мешки, командует ей сесть. Рядом с ним стоит тот самый кощей с маскарада в американском посольстве. Только сейчас на нем форма не бутафорская, а настоящая — форма Охранного отделения. Сидит на нем как влитая.

— Моя фамилия Клятышев, — говорит он. — Мы с вами встречались.

Катя понимает: она не того боялась.

Глупостей каких-то боялась, какой-то чудовищной ерунды — потерять роль, потерять работу. Сейчас ее просто сомнут, как бумажку, порвут на клочки, как Антонину, бросят в мусор и забудут. Ни за что, просто за компанию, просто заодно.

— Можно я сяду? Мне нехорошо, — просит она.

— Присядьте, присядьте, отчего нет.

— Я ничего не делала, — лепечет Катя.

— Генерал Клятышев хотел сообщить вам, если вы еще не знали, что ваш покровитель князь Белоногов сегодня был арестован.

Катя сразу решает не отпираться.

— Я читала. В «Ведомостях».

— Помимо прочего мы подозреваем князя в разглашении государственной тайны. Катерина Александровна, не приходилось ли вам слышать от него что-либо касаемо секретного оружия, которое было использовано в ходе гражданской войны для усмирения мятежников?

— Нет!

— Может быть, какие-то сплетни от него слышали, порочащие честь и достоинство покойного Государя императора Михаила Геннадьевича?

— Нет, — говорит Катя. — Нет! Мы просто виделись несколько раз… Всего несколько раз…

— Виделись несколько раз. В том, что касается причин геноцида в отношении русских сообществ за рубежом, катастрофы русского мира, говорил ли он вам что-либо, подобное тому, что нам вместе пришлось слышать на том мероприятии?

— Нет! Мы не обсуждали политику! Мы не были так близки!

— Не были близки.

Клятышев начинает ее изучать с глаз, но потом сползает на тонкую шею с замазанными синяками, на маленькую Катину грудь под репетиционной фуфайкой, на живот куда-то — медленно, по-удавьи, железно. Тонкие губы кривятся в кислой улыбочке. Потом он так же неспешно возвращает свой тяжелый чешуйчатый взгляд обратно на ее лицо.

— Ну а касаемо жениха вашего, подъесаула, кажется, Лисицына Юрия. Он с вами не связывался в последнее время?

— Нет. — Катя старается не моргать. — С ним все в порядке?

И генерал не мигает — жует только что-то как будто. Тянутся секунды.

— На этом все. Можете идти, — решает Клятышев.

Катя встает.

— Куда идти?

— На репетицию, наверное, — пожимает огромными плечами Филиппов. — Откуда пришла, туда и иди.

Катя держится руками за дверь, ее шатает. Ей кажется, что в коридоре ее ждут люди в форме, что Клятышев и Филиппов отпускают ее только в шутку, а когда она поверит, что спасена, крикнут арестовать ее.

— Мне продолжать репетировать?

— Продолжай, репетируй. Да, Василий Ильич?

— А в чем, собственно, вопрос? — нацеливает свой острый подборок на Катю Клятышев.

— Катерина у нас готовилась танцевать заглавную роль в новом «Щелкунчике». Собиралась заменить Антонину Рублеву.

Клятышев растягивает тонкие губы, скалит желтые крупные зубы, прокуренные и больные.

— А, Рублева. Да, Рублева. Рублева хороша. Она-то, собственно, на Белоногова нам показания и дала. Да.

Холодная жуть колышется у Кати в груди, к горлу подступает, когда Клятышев отвлекается от нее, оборачивает свои рыбьи глаза внутрь, чтобы вспомнить Тоню. Она почтительно молчит, давая ему вернуться из допросной обратно в Филипповский кабинет.

— Нет, к исполнению своих ролей она в ближайшие годы не вернется. А что касаемо вас, то к вам у нас — на данный момент — вопросов больше нет, Катерина Александровна. Да. Так что идите пока, пока танцуйте.

Шихрур

1

Лисицын открывает глаза.

Холодно. Полумрак. В нем — странные формы: вроде бы велосипедные колеса, ящики какие-то, ржавый каркас маленькой нелепой машины. Окошко с решеткой, через него влезает в этот гараж чуть-чуть света. Места свободного мало, Лисицын лежит на разваленных старых покрышках.

Он встает, едва не ушибившись макушкой о низкий потолок, находит дверь. Заперта — изнутри. Заложена засовом каким-то, что ли. Стучит в нее — перевязанными руками. Почему перевязаны? И кровь сквозь тряпки.

— Эй! Эй! Есть там кто?

Кто-то мелькает в оконце. Он вскидывается, подходит: женское лицо вроде там, за грязным стеклом, девчоночье. На мгновенье ему кажется, будто это Катино лицо, по которому он уже стосковался — и вроде бы только что видел его, во сне? Но откуда ей тут взяться? Он прогоняет наваждение, но девчонка в окне продолжает его разглядывать. Другая какая-то девочка, знакомая и нет.

Лисицын тогда — чтобы не напугать — улыбается в это окошко. Сквозь грязь к нему приглядываются настороженно. Потом она исчезает. Юра чертыхается, но тут дверной засов начинает скрежетать, громыхает снаружи навесной замок.

Открывается дверь. Лисицын за это время успевает уже сжаться, подготовиться к броску и сбивает возникший в светлом квадрате силуэт, как мишень в тире. Валит наземь, придавливает, озирается сразу вокруг — где остальные? И только потом проверяет, кого поймал.

Знакомое лицо… Блондинка, молодая, лет двадцать с чем-то, волосы в хвост собраны, куртка красная, на спине рюкзачок. Вспомнил бы, если бы голова не трещала.

— Я Мишель! — каким-то странным, неживым голосом говорит она — слишком громко. — Я девушка Саши Кригова.

Саши Кригова. Точно. Лисицын ослабляет хватку.

— А Сашка где? — спрашивает он строго.

— Я не слышу, — хрипит она. — Я оглохла.

Но Лисицын сам уже знает: Кригов убит. Он стоял над Сашкиным телом во дворе Ярославского поста, помогал поднимать его в прицепленный вагон вместе с остальными погибшими.

Так. Он ведь командует сотней бойцов. У него поезд стоит на ростовском вокзале. Два вагона казаков и один с трупами.

Он разжимает руки, откатывается в сторону от девчонки, встает. Обводит ошалелым взглядом окрестности. Она тут, кажется, действительно одна. Дико хочется курить. Лисицын сует руку в карман, нашаривает россыпь семечек. Протягивает этой барышне, Мишели. Кивает ей.