Читать книгу "Магический Марксизм. Субверсивная Политика и воображение - Энди Мерифилд"

Мои симпатии принадлежат Негри: именно в борьбе за освобождение себя, за утверждение себя – не обязательно за признание, как это описано в гегелевской драме отношений раба и господина, – утверждается коммунистическая субъективность, происходит идеологическая идентификация с кем-то, кто близок нам по духу. Утверждая себя позитивно, утверждая свою потенциальность, мы рано или поздно сталкиваемся с силой, сопротивляющейся этой позитивизации – государством или капиталом. В любом акте аффирмации, скорее всего, возникнет необходимость сопротивляться, отрицать антагониста или антагонизм, защищать себя; но чаще всего эта необходимость не является результатом самоутверждения, здесь нет причинной связи, того, что определяет действие. (Палестинцы сопротивляются государству Израиль только из-за того, что хотят отстоять свою территорию, второе здесь является условием первого.) Участие возникает (если возникает) посредством той или иной формы коллективного самоутверждения, посредством самораскрытия. Утверждение, а не отрицание выступает движущей силой, импульсом любого неокоммунистического проекта, «положительного гуманизма», за который высказывается Маркс в «Экономико-философских рукописях 1844 года».

Полезную аналогию можно извлечь из первого тома «Капитала», это аналогия между накоплением в его отношении к конкуренции, как их описывает Маркс, аналогия между освобождением для человека и накоплением капитала для капиталиста: накопление – это императив, вынуждающий капиталистов конкурировать с другими капиталистами, которые точно так же стремятся накапливать капитал. Накопление, следовательно, – это положительный импульс для капиталистов любого типа, и в своем стремлении к накоплению они оказываются принуждены к «братоубийственному» соревнованию. Освобождение играет точно такую же роль для радикалов: роль позитивного импульса к самоутверждению, к накоплению посредством самовалоризации, что неизбежно приводит к столкновениям с другими радикалами, занимающимися тем же самым; это также значит, что они, скорее всего, столкнутся с негативной силой противодействия в процессе конкуренции с этой аффирмацией. С данной точки зрения накопление, как и освобождение, – это определяющий фактор, а конкуренция (негативность) есть то, что определяется; но не наоборот. Хотя верно, что преодоление негативности, препятствий, победа над врагом – это то, что зачастую мотивирует людей действовать сообща, не менее верно и то, что негативность ограничивает жизненно важную для нас силу утверждения, равно как и наше предвидение, нашу позитивную способность воображать, желать, надеяться и любить. В самом деле, ясно, что аналитическое и пессимистическое «холодное течение» в марксизме – это не более чем прохладный ветерок в сравнении с попутным ветром его теплого фронта, с тем, что Эрнст Блох интригующе назвал «позитивным аспектом нашего бытия-в-возможности»[141].

Теплое течение в марксизме, или Воинствующий оптимизм

Блох – главный пропагандист жизнеутверждающего марксизма, марксизма «предвосхищения» и «мечты об улучшении мира», создатель необычного гегельянско-спинозианского марксизма, пребывающего с позитивным. «Человек не является чем-то застывшим», – объявляет Блох с определенной неопределенностью в «Принципе надежды», и эта неопределенность каким-то образом подпитывает наши утопические импульсы. «Придавать любой простой фактичности во внешнем мире статус истинности, – пишет он, – означает превращать устойчиво сущее и устойчиво ставшее в абсолютную реальность per se». В противоположность этому, говорит Блох, нам давно нужно другое понимание реальности, отличное от того узкого и косного, которым мы сегодня легкомысленно оперируем. Нам нужна более теплая альтернатива, нечто, что Блох называет «воинствующим оптимизмом». Воинствующий оптимизм не есть оптимизм фальшивый и поверхностный, это новая философия «постигнутой надежды»[142]. Воинствующий оптимизм может помочь нам найти дорогу к Новому, говорит Блох, и мы должны пойти по этому пути, иногда неспешно, осторожно, шаг за шагом, прокладывая один туннель за другим; а иногда быстро, большими прыжками, идя на выверенный риск, доверяя своим инстинктам и контролируемым импульсам. Важно, что «проникновение в сущность коррелята возможного определяет и критическую осторожность, задающую скорость передвижения, и обоснованные ожидания, гарантирующие воинствующий оптимизм в отношении цели».

У «коррелята возможного» есть две составные части, являющиеся провозвестниками рассмотрения достижимого, – холодное и теплое конкретное предвосхищение, это две грани реально Возможного и две грани возможности Стать Реальным. С одной стороны, это холодный анализ, выверенная стратегия, негативность и отстраненность, хорошо известный марксистский материализм фактического; с другой – теплое течение марксизма, более яркого, более дерзновенного красного цвета, жар, переливающийся на горизонте. Хотя очевидно, что одно невозможно без другого, Блох тем не менее открыто говорит о своем предпочтении солнечной стороны, о том, что ему более по душе пестрый попугай, а не серая сова Минервы. Воинствующий оптимизм плывет в этом теплом течении, распевая время от времени свои веселые песни, твердя свои дерзкие колкости. В то время как холодное течение в марксизме обращается к униженному, порабощенному, отвергнутому и эксплуатируемому человеческому бытию, теплое течение в марксизме – это наше стремление к освобождению, наш утопический тотем, то, что противостоит разочарованию и отчаянию.

Марксизм как «теплая» доктрина – один, следовательно, связан с этим не подверженным никакому разочарованию позитивным бытием-в-возможности, подразумевающим все более широкое воплощение в жизнь становящегося… Тогда открывается путь как функция цели, и цель открывается как сущность пути, пути, который исследуется в его условиях, становится зримым в его открытости… Устремленный вперед материализм, теплая доктрина марксизма есть, следовательно, единство-теории-и-практики, посредством которого мы оказывается дома, избавляемся от недостойного человека овеществления[143].

Такое блоховское теплое течение в марксизме – вот что дает энергию сапатистскому самоопределению в Чьяпасе, дает энергию «межгалактическому марксизму» сапатистов. Живущий в Мексике Джон Холлоуэй часто ссылается на опыт сапатистов, однако ирония состоит в том, что он не может или не хочет осознать, что этот опыт опровергает центральную тему его провокативной книги: власть негативности. Восстание индейцев-сапатистов в декабре 1994 года ярко выявило не то, что они не хотели, а то, чего они желали. Это был прежде всего революционный акт самоопределения, автономного самоутверждения, позитивная декларация того, что 38 муниципалитетов теперь принадлежат им, восставшим крестьянам. Позднее сапатисты провозгласили создание «Советов добросовестного управления» (Juntas de Buen Gobierno), чтобы обеспечить самоуправление в области образования и здравоохранения, а также распределения ресурсов в аграрной экономике. Местная культурная политика, основанная на автономном управлении, была в очень значительной степени изначальной радикальной концепцией движения.