Читать книгу "Акушер-Ха! - Татьяна Соломатина"

— Свет! Они же того… американцы. Один как раз содержатель фонда, который… кхм… В общем, надо, Света.

— Ну, тогда издавай приказ мне по больнице, мол, так и так, я в курсе, приказываю от такого-то номером таким-то.

— Нет уж, Света, фигушки. Пустишь их в оперблок под личную ответственность. И проассистируешь, чтобы они там того… Не очень.

В общем, пригорюнилась наша начмед, но делать нечего. Стала думу думать, кого бы из запланированных на кесарево под американские лапы, жаждущие нашей русской кровушки, уложить.

И ведь что характерно, ни одна добровольно сдаваться не хотела. То им Америка — синоним гармонии в родах на дому и символ акушерского благополучия, а как до дела: «Не дадимся, и всё! Пусть нас лучше интерн оперирует, чем эти!..» — И презрительно так куда-то на запад кивали. Начмед уже извелась вся.

А тут поступает девчушка бесхозная, и по-русски ни «бэ» ни «мэ». Её хозяин конюшни привёз, сердобольный. Потому как мужик ейный, что конюхом там работал, всё талдычил «сама-сама», а она уже на вторые сутки родов пошла. Да в хозяйской бане. Выходные близились, корпоративка проплаченная не за горами, а баня включена. А там… Говорю же, сердобольный. Привёз, под приёмом посадил, на кнопку звонка нажал и уехал. Да только у нас санитарки обучены номера машин запоминать похлеще Бондов всяких. Это, значит, чтобы нам знать, в какое место потом спасибо говорить за сердобольность или у кого ещё чего за душой найдётся.

Ну и вот. Переглянулись мы и единогласно решили, что раз уж так всё сложилось — то пусть идёт как идёт. Эта и не понимает, что они американцы. А тем мы объяснили, что у нас тут свои «мексиканцы» обездоленные и кто же им поможет, если не большой белый брат. Ответственная гуманитарная миссия.

Американцы довольно закивали и на словах «гуманитарная миссия» как по команде развернулись и решительно двинулись в сторону оперблока. А мы, изменившись лицами, кинулись следом.

Никто же не ожидал, что именно сегодня «согласную» привезут. То есть пижамы в биксах были не очень. Хотя все две недели персонал бдительно следил, чтобы самое лучшее и всё такое. Но что для отечественной официальной медицины самое лучшее, то для сотрудников главного федерального госпиталя штата Массачусетс — культурный шок.

С горем пополам убедили их, что санитарка ветошь по ошибке упаковала в бикс для пижам, да и в бикс для операционного белья, чего уж там. Вот ведь незадача! Мы обычно в пижамы от-кутюр наряжаемся. А тут такое вот прет-а-порте приключилось, извините-простите.

Американцы попались крепкие. Двое таких цаплеобразных мужичков. Сделали вид, что это ужасно смешной казус. Так и стояли, жерди эдакие, в залатанных операционных пижамках и хихикали. Они же ещё не знали, что их ждёт.

С бахилками, сшитыми из наволочек, на завязочках, помаялись-помаялись — и пришлось мне денщиком потрудиться.

С масочкой из марли — горничной побыть.

Как локтем открутить краник, для этого не приспособленный, объяснить не удалось. Куда им. Это же годы и годы практики нужны. Или краны на нормальные сменить. Что, кстати, аккурат после отъезда американских эскулапов и сделали. А пока пришлось и тут поухаживать. Улыбаясь. Потому что начмед всё угрюмее становилась и даже рот растягивать забыла. А глаза так вообще ненавистью пылали к дружбе, мать её, всех народов!

Одели, краны открыли, водичка еле теплая течёт — и то радость. Доктора американские всё крутятся. Оглядываются. Спросить ещё чего хотят, да, видимо, уже неловко.

Тут я должна напомнить любезному молодому читателю, что в те не столь далёкие, сколь смутные времена в операционных не было жидкого мыла и чудесных мочалок. А были щётки, смахивающие на сапожные, нарезанный крупными кубиками поролон и брусочки такого тёмного-тёмного мыла, известного моим дряхлым ровесникам и тем, кто постарше, под названием «хозяйственного». Вид оно имело не очень привлекательный и пахло отнюдь не духами и туманами, да ещё порой, смыленное чуть ли не напрочь, бултыхалось в жиже мыльницы. Но на сей раз санитарка сгоняла к старшей медсестре оперблока, и угрожающе-коричневые кирпичи ощерились, всем своим видом предупреждая: «Руки прочь!»

А дети-то народец чувствительный. Вот американцы лапы-то свои в ужасе и отдёрнули.

— Что это?! — спрашивают, чуток отойдя.

— Мыло, — честно признаюсь я.

— Чего они хотят? — орёт в меня санитарка.

— Хотят знать, что это. Чего орёшь?

— Ишь, совсем отсталые. А туда же — Америка. — И сочувственно покачала головой: — Мыло это такое!!!

Одного из американцев слегка контузило.

— Мило, мило! — быстро-быстро, согласно-согласно закивал головой другой в сторону громкоголосой сирены в центнер весом.

— Что хочешь выдумывай, только чтобы на правду похоже! — прошипела мне сквозь зубы начмед. — И держи их здесь как можно дольше! — И отправилась в операционную, побыстрее обкладываться бельём, чтобы ещё и там чего не приключилось.

— Это специальное мыло! — пискнула я опять на английском, отчего недовольная санитарка, дёрнув меня за пижаму, громко уточнила:

— Чего?

— Ничего, отстань ты на пять минут, бога ради!

— Это специальное мыло, необычное, — повторила я для всё ещё недоумевающих американцев, аккуратно взявших его в руки и, видимо, успокоенных тем, что Светлана Петровна не скончалась от соприкосновения с оным. «Господи, что же я буду дальше нести?!» — лихорадочно думала я, пока они пытались приноровить свои американские ладошки к опасному русскому мыльному кирпичу.

— И в чём же его необычность? — Всем хороши американцы, только слишком любознательные. И последовательные.

— Э-э-э… Да во всём! Во-первых, это разработка секретной военной лаборатории. Бактериологической. Вернее — секретного института по борьбе с бактериологическим оружием. Вот!

Лица американцев выражали не то недоверие, не то удивление, не то… Как-то они поменялись в лицах и стали смотреть на мыло как на ядерную боеголовку. Бросить, видимо, побоялись, но замерли в почтении.

— Не бойтесь!

Я уже чувствовала проклятый творческий зуд. «Только я тебя прошу, особой ереси не неси, а?» — уговаривал меня внутренний голос. «Слушай, да куда уж больше?» — отвечала я ему. «Молчи!» И, лишив внутренний монолог возможности прямого эфира, я понеслась по кочкам.

Вот такое вот специальное мыло, удивительное, необычное мыло, разработанное секретным институтом по борьбе с бактериологическим оружием подарили нашему прекрасному начмеду за то, что она спасла жизнь лабораторной мартышке! Только у нас, больше нигде! Да и то уже заканчивается. Буквально одна коробка осталась! Мартышка была беременная, понимаете? А потом, естественно, рожала. И у неё в родах случилось тяжёлое осложнение — HELLP-синдром[57]. Не тот, который «Бен, ай нид хелп», а тот, который гемолиз эритроцитов, тромбоцитов, лизис там печени и всякая прочая ерунда. То есть если не прооперировать срочно — всё. Посмертный эпикриз. А на мартышке уже какой-то долгосрочный эксперимент, важный для страны, проводился.