Читать книгу "Рождественский пес - Даниэль Глаттауэр"

— Смог ли ты, лежа рядом с этой женщиной заснуть хоть на минуту?

— Нет. (Протяжный высокий звук.)

— Значит, ты всю ночь наблюдал за ней и охранял ее сон?

— Да. (Короткий интенсивный гортанный звук.)

— Что на ней было? Белая ночная сорочка?

— Да.

— Прозрачная?

— Не знаю, меня это мало интересовало. (Ни звука.)

— Были ли на этой сорочке какие-нибудь узоры?

— Да.

— Котята?

— Нет.

— Золотистые цветочки? Может, подсолнухи?

— Что-то вроде того. (Короткий слабый гортанный звук.)

— Как она спала? На спине?

— Нет.

— На животе?

— Да.

— Голова была повернута в сторону?

— Да.

— В твою сторону?

— Разумеется.

— Что тебе особенно в ней понравилось? Длинные ресницы?

— Да, очень! (Два коротких интенсивных гортанных звука.)

— То, как она во сне терлась щекой о подушку?

— Да, очень.

— И то, как она во сне почесала нос мизинцем?

— Да, очень.

— Как она причмокивала, дышала и вздыхала?

— Да, очень.

— Она хорошо пахла?

— Да, очень.

— Чем?

— Не знаю. Во всяком случае, не «Вильдбойшелем». (Зевок.)

— А как ты себя чувствовал, когда она проснулась?

— Клаааасно! (Искрящиеся стекляшки кофейного цвета на несколько секунд приняли форму крохотных золотых сердечек.)

— У нее было самое потрясающее заспанное выражение, какое тебе когда-либо приходилось видеть?

— Да! Да! Было! Именно такое выражение и было! (Три коротких интенсивных гортанных звука.)

— Так, теперь переходим к самому важному вопросу: Курт, согласны ли вы взять себе в хозяйки эту женщину, которая провела ночь рядом с вами вышеописанным, то есть неописуемо милейшим, образом? Если согласны, отвечайте: да. (Быстрый короткий интенсивный гортанный звук.)

— Я вас правильно понял? Вы хотите отказаться от услуг вашего нынешнего, искренне привязанного к вам хозяина, посвятившего вам сотни нежных строк, в пользу новой хозяйки? (Чрезвычайно продолжительный высокий звук — знак полного несогласия!)

— Вы хотите и нынешнего хозяина, и новую хозяйку? (Три коротких интенсивных гортанных звука — недвусмысленный знак согласия.)

— То есть вы хотите тройственного союза?

— Даааааааааа!..

Курт выпрямился и в знак благодарности начисто, до зеркального блеска вымыл хозяину лицо своим слюнявым языком.

Дорогие друзья животных, любители собак, поклонники немецких дратхааров, на этом наша сегодняшняя история заканчивается.

Чмоки от Курта и рождественский привет от Макса.

Катрин никак не могла уснуть. У нее еще остались кое-какие счеты с мужчиной, который тяжело переносил поцелуи. Вернее, счет — за химчистку. Почему он не звонит? Почему она сама среди ночи должна брать в руки телефонную трубку? Неужели ей действительно придется спрашивать его, что для него предпочтительней — получить от нее счет по почте или зайти за ним самому? Неужели без этого не обойтись? Почему он вынуждает ее прибегать к крайним мерам? Почему не подает признаков жизни?

Она положила трубку, включила компьютер и обнаружила сообщение от Макса. Он писал:

Дорогая Катрин!

Эта история посвящается тебе. Это, конечно, дурацкая история, но написана она от всего сердца.

Спокойной ночи.

Макс

А с красной строки:

ВЕРНЫЕ ДРУЗЬЯ

выпуск 84

Заглавие: «Курт рассказывает постельную историю»…

Катрин прочла ее трижды. Потом распечатала и прочла еще два раза. Затем положила распечатку рядом с собой в постель, туда, где еще недавно лежал «говорящий» сэндвич. Через час она включила свет и прочла историю еще раз. Потом выключила свет и уснула. Через полчаса (или через час, а может, через два) она проснулась и опять включила свет. Она забыла, как именно у Макса было написано про «заспанное выражение». Потом выключила свет и уснула. Через два или три часа она проснулась, включила компьютер и отправила Максу коротенький мейл:

Я хочу спать с тобой и засыпать рядом с тобой.

Потом легла в постель, выключила свет и уснула.

Девятнадцатое декабря

Ее «я хочу спать с тобой и засыпать рядом с тобой» возбудило и смутило Макса. Возбуждение относилось к первой части сообщения и было меньшим злом. Нет, оно не было злом, оно было противоположностью зла. Оно было мощным, как фён, который уже несколько часов ломился в окна, только градусов на сто тридцать по Цельсию теплее. И этот жар накатывал волнами, внезапно вздымался в нем, так же быстро спадал и вновь стремительно нарастал.

Он представлял себе, как она стоит, прислонившись к дверному косяку, как она смотрит на него одним из тех взглядов, из которых сразу же явствует, что за ними последует, а потом говорит: «Я хочу спать с тобой и засыпать рядом с тобой». Он представлял себе, как она при этом расстегивает пуговицу, все равно какую. (Ну хорошо, не все равно какую! Например, не на рукаве.) Ему важно было это маленькое движение, этот поворот пальцев, расстегивающих пуговицу, игривый сигнал готовности, сама смена полюсов — «до того» (пуговица застегнута) и «после того» (пуговица расстегнута), — то, что она хочет ему этим сказать, то, как меняется при этом ее взгляд.

А потом он по порядку представлял себе все, что должно было за этим последовать. Он часами созерцал картины, сжатые его фантазией до нескольких секунд. Волны жара в его груди наступали друг другу на пятки. А самое главное — в его грезах не было места кощунственным, порочным, разрушительным поцелуям. В этом и заключалось тонкое различие между сексуальным мышлением и сексуальным поведением, и потому он, предаваясь первому, предпочитал воздерживаться от второго.

Именно поэтому его и смутили слова «я хочу спать с тобой и засыпать рядом с тобой». У него было шизофреническое чувство, что она мимоходом, не задумываясь, высказала то, чего ему самому хотелось еще больше, чем ей. Ему хотелось этого так сильно, что он никогда бы не решился это сформулировать, тем более в такой откровенной форме. Его желание было слишком велико для какой бы то ни было словесной формы. Катрин слишком многого требовала для него — и от него.

Кроме того, он как раз собирался резко поменять курс. Катрин поймала его со своим откровением в самый разгар генеральной репетиции бегства на побережье Индийского океана. Ему уже прислали по почте билеты на самолет и ваучер на размещение в отеле. Он уже достал свой летний гардероб, и его двойник в зеркале устроил для него показ мод. Он открыл окно, высунулся из него и поклялся мрачно завывающему ветру отомстить за все его козни, а погребенному солнцу пообещал досрочное освобождение. Он уже готов был собственными силами вытащить себя из снежного болота, дерзко нарушив запрет на езду без этих приторно-разноцветных рождественских цепей противоскольжения.