Читать книгу "Безродные шпионы. Тайная стража у колыбели Израиля - Матти Фридман"

— Что у тебя с ней? — осведомился торговец рыбой, не давая Ицхаку шелохнуться. Ицхак был сильным, но малорослым, с этаким детиной ему было не сладить. Он повторил то, что могло тогда сойти за правду: он — Абдул Карим, беженец из Палестины, здесь он совсем один, они с Жоржеттой друзья.

— Забудь о ней, — приказал брат. — Ты мусульманин, а мы христиане, нам дорога наша честь. — Точно его слов Ицхак не запомнил, но смысл был именно этот.

— Скажи это своей сестре… — пролепетал Ицхак. — Она не хочет сидеть в четырех стенах.

— Сказано тебе: забудь! — повторил детина и оставил Ицхака переводить дух в темноте.

«Так я усвоил урок, — рассказывает Ицхак. — В Бейруте проще было погибнуть из-за религиозных трений, чем поплатиться за шпионаж».

Ицхак не пожелал продолжить со мной разговор о Жоржетте, но сама их история не исчерпалась тем вечерним эпизодом. Жоржетта всплывает в рассказах Гамлиэля с подробностями, подтверждающими версию Ицхака: она была христианкой, ее брат торговал рыбой и был «фигурой из преступного мира», а сама она часто ездила с Ицхаком в его такси. Но Гамлиэль описывает ее менее доброжелательно: например, по его утверждениям, Жоржетта прихрамывала. «Она в него влюбилась, — пишет он, — и просила на ней жениться». Гамлиэль считает их отношения искренними, а вмешательство брата Жоржетты не выглядит в его версии их завершением. Фактически отношения продолжались, пока Ицхак не исчез.

Перенесшись ненадолго вперед, в 1950 год, мы сможем поставить в их истории точку. Исчезновение Ицхака оскорбило и взбесило Жоржетту. Еще сильнее ее поразило то, что в «олдсмобиле» ее пропавшего друга теперь сидел новый водитель — другой молодой беженец из Палестины, тоже без родни. У нее возникли подозрения, хотя неизвестно, что именно она заподозрила.

Новым беженцем был агент Арабского отдела, севший в машину своего предшественника, что было нарушением элементарной осторожности. Звали его Йегошуа Мизрахи. Я встретился с ним, когда он, уже 86-летний, жил в тихом пригороде севернее Тель-Авива. По его словам, история с Жоржеттой поставила под угрозу всю бейрутскую операцию. Изучение радиопереговоров как будто это подтверждает, особенно радиограмма из Бейрута в Центр, переданная 25 апреля 1950 года, после исчезновения Ицхака:

Мы в опасном положении. Нас преследует девушка Ицхака Шошана с десятью хулиганами. Она выпытывала, как нас зовут и где мы живем. Мы немедленно переехали и стали видеться как можно реже. Она не сводит глаз с машины и все время выспрашивает у меня, где Ицхак… Мы считаем, что Ицхаку необходимо немедленно, без колебаний вернуться, прежде чем полиция что-то пронюхает и наше положение еще больше ухудшится.

Центр пытался обнадежить своих агентов. Рекомендовалось отвечать в случае расспросов, что они не знают ее друга Абдул Карима, просто купили машину у кого-то, уезжавшего из города. Но Жоржетту не удалось сбить с толку. Пришлось Гамлиэлю, рискуя разоблачением всей сети, встретиться с ней в кафе. Жоржетта знала его как Юсефа, беженца, как-то связанного с ее пропавшим другом. Она была вне себя.

— Ты не представляешь, как меня ранила его ложь. Он лжец, предатель! — говорила она Гамлиэлю-Юсефу. — У меня такое чувство, что всю мою судьбу швырнули на раскаленную сковороду.

Гамлиэль попытался привести ее в чувство: если она горит, сказал он, то, возможно, ее охладит мороженое. Она в ответ прыснула. Он посочувствовал ей, вместе с ней поругал беглеца, но постарался убедить, что новый хозяин машины никак с ним не связан.

— Если вдруг встречу Абдул Карима, непременно скажу ему, что он поступил с тобой подло, — пообещал Гамлиэль.

Встав, чтобы уйти, она дала Гамлиэлю свою фотографию и попросила передать ее Абдул Кариму. На обратной стороне было написано: «Тому, кто погубил мою жизнь. Мы еще встретимся и сведем счеты».

По словам Ицхака, рассказ Гамлиэля местами недостоверен, потому что его главная цель — изобразить себя самым способным среди агентов и указать на ошибки других. На расстоянии в семьдесят лет трудно разобраться, что произошло на самом деле. Но канва всей истории более-менее ясна. Когда надолго уезжаешь, твоя настоящая жизнь начинает тускнеть, а Ицхак к тому же не успел еще пожить настоящей жизнью. У него не было ни родителей, которые ждали бы его возвращения туда, где он вырос, ни жены, ни друзей-соседей. Он лишился своей прежней страны и еще не видел новой. Ему было двадцать четыре года, за его плечами был целый год смертей и изоляции. Жоржетта стала для него осязаемым дуновением нежности. Она не имела никакого отношения к войне, она была живым человеком.

Эта история напомнила мне документальный фильм о жителе Назарета, арабе-христианине Юсефе Шуфани, который я посмотрел несколько лет назад. В 1920-х годах его, младенца, нашли на ступеньках хайфской церкви и усыновили. Много лет он пытался выяснить свое происхождение, но раз за разом терпел неудачу. Он дожил до старости, воспитал кучу детей. После его смерти внучка-арабка узнала, что дед был незаконнорожденным сыном одного из братьев Белкиндов, прославленных еврейских воинов-пионеров. Родился ребенок, плод любви, — и стал арабом. Люди живут в тесном соседстве. Жизнь — запутанная штука.

20. Рыжий

С израильской стороны забора из колючей проволоки, разделившего Иерусалим, в доме у ворот Мандельбаума, ведущих в иорданский сектор, стоял у окна учитель Саман. Внизу двигалась к месту перехода из Израиля назад в арабский мир толпа арабских пленных. С двоих из них он не спускал глаз.

По первому плану требовалось трое агентов, но к командирам Отдела прибежала в слезах перепуганная беременная жена одного из них с мольбами отпустить ее мужа, и они дрогнули. Остались двое: двадцатилетний Эфраим, уроженец Багдада, выросший в Киркуке, и девятнадцатилетний Бокай из Дамаска. Бокай выделялся среди остальных, потому что, хоть и выглядел арабом так же, как все остальные, отличался светлой кожей и рыжей шевелюрой. Первым его именем было Яаков. Все его фотографии групповые, на них он в наполовину расстегнутой рубашке (фотография на ниже — крайний слева).

Дело было в начале мая 1949 года, ровно через год после того, как в разгар войны Ицхаку и Хавакуку дали пистолет и немного денег и отправили в неведомое, пожелав удачи. В подразделении военной разведки «Шин Мем 18», заменившем Арабский отдел, организованности было больше. Там разрабатывались подробные планы операций, легенды прикрытия придумывал отдельный офицер. За две недели до перехода на другую сторону Эфраима и Бокая внедрили в тюрьму, к военнопленным, для последующей отправки в Иорданию в рамках обмена пленными, предусмотренного соглашениями о перемирии, которыми недавно закончилась Война за независимость. В легендах прикрытия назывались их родные страны, Ирак и Сирия; сами они выдавали себя за добровольцев-иностранцев, примкнувших к борьбе. Надзиратели не давали им спуску, как и всем остальным.