Читать книгу "Мужские откровения - Юрий Грымов"

Чтобы не грешить многословием: «Бронсон» – это кино об абсолютном зле. И это вам не «Восставшие из ада» или «Техасская резня». Это не развлекательный ужастик, это по-настоящему страшно, и это по-настоящему проникает в душу. При этом фильм – не о Бронсоне-преступнике. Несмотря на то, что главный герой – настоящий преступник-рецидивист. Он даже не полусумасшедший маньяк, он – нечто, что осталось от человека, в котором человек умер. Фильм не о знаменитом заключенном, хотя почти все действие в этой картине происходит в стенах тюрьмы. Главное в картине – тот странный момент, когда у нелюдя, у недочеловека, у животного вдруг проявляется дар: он пишет картину, и всем становится понятно, что вот этот опасный урод – настоящий художник.

«Бронсон» – это фильм о художнике, которому никто не помог им стать.

Если бы в детстве этот гиперактивный мальчик оказался не в секции бокса, а встретил нужных, правильных людей, которые научили бы его рисовать, лепить из пластилина, – все могло бы быть иначе. Всю свою жизнь его талант искал выход, и не находил – там, где нужно. Он выплескивал свои необыкновенные, нестерпимые эмоции не на холсте. Он грабил, калечил людей. А что происходило у него в душе, – то же самое происходит в душе любого художника. С той лишь разницей, что каждый автор находит разные способы высвободить свою творческую энергию, свой вопль, который невозможно удержать внутри: один высекает на стене пещеры изображение стада мамонтов, другой постится, молится и рождает «Троицу», третий создает «Черный квадрат».

Том Харди прекрасный актер. Что меня встряхнуло, помимо всего прочего: воплощая на экране полубезумного Бронсона, некоторые сцены он играет полностью обнаженным – и ни на мгновение не возникает и тени неудобства от созерцания этой наготы! Никакой стыдливости – ни на экране, ни у зрителя. А потому что иначе – невозможно. Без этого инфернальный образ Чарльза Бронсона просто не создать. И этот образ – перемазанного мазутом, бегающего и орущего голого урода – он грандиозен.

И вот о чем еще подумалось. Советский кинематограф знал отрицательных героев. Даже подонков, хотя это случалось на экране нечасто. Перестав 30 лет назад быть советским, наше кино увлеклось уже настоящими, беспримесными уродами. Покойный Балабанов с этого начал, в буквальном смысле, и никуда, по большому счету, от этой темы не уходил. Потом количество подонков в кино стало зашкаливать, про них появились целые сериалы. А потом (то есть сейчас, в наши дни) – то ли зритель устал, то ли команду дали, но отрицательные герои почти вообще ушли из российского кино. Сегодня наши фильмы – только про хороших людей. Отрицательные персонажи, конечно, остались, но их уже не боишься, не презираешь – в них просто не веришь. Как, впрочем, и в положительных. Мы снимаем про героев, про великих спортсменов, про выдающихся исторических деятелей. Это само по себе не плохо. Но это ошибка. Потому что в жизни не бывает, чтобы вокруг – одни герои и святые. Почти всегда – наоборот. Вон, лента новостей выносит сюжеты: то девочку за письмо Путину травят, то правоохранители «трамбуют» очередного заключенного. Зло рядом.

Поэтому я убежден, что в наше кино должен вернуться Плохой Человек. Действительно, по-настоящему плохой, не персонаж комикса или компьютерный злодей. В конце концов, «Хороший, плохой, злой» – это не просто название классической картины. Это формула, описывающая действительность: на одного хорошего человека приходится минимум пара плохих и злых. Даже в сказках это правило действует. Так что пусть на экране остаются негодяи и подлецы, так мы лучше научимся управляться с ними в реальной жизни.

Порвали Парвуса – и никто не кается

После того как я высказался по поводу «Матильды», меня записали чуть ли не в эксперты по историческому кино. Это не так. Я смотрю фильмы отчасти как обычный зритель, отчасти – как человек, кое-что знающий о кино. Так или иначе, когда меня попросили поделиться мнением по поводу двух «революционных» проектов – фильма «Троцкий», снятого Первым каналом, и «Демона революции», которого показала «Россия», – я согласился. Не берусь разбирать историческую достоверность изложенных в фильме фактов – это удел историков. Хочу вернуться к разговору о кинопроизводстве как ремесле, в хорошем смысле этого слова.

Мне было трудно смотреть эти фильмы. Потому что приходилось постоянно заставлять себя не обращать внимания на нестыковки и откровенные ляпы. Вот Сталин заявляет Троцкому: ты, мол, не можешь быть иконой революции, потому что ты еврей. Граждане, вы задумайтесь для начала: почти все руководство ВКП (б) принадлежало одной национальности; это были евреи. «Икон» другого извода там просто не могло быть. Но дело даже не в этом. Большевики со своей идеей Интернационала – они ведь сознательно не придавали большого значения вопросу национальности. Ну не было этого параметра в их системе координат! Об этом тогда никто не говорил – и тем более Сталин, будучи грузином.

Или вот: стоит на улице полицейский и среди бела дня читает подпольную большевистскую газету «Искра»! Да еще и с фотографией Троцкого. Друзья, это, конечно, хорошо, что мы далеки от знания тонкостей подпольной работы, но, если вы рассказываете о революции, поинтересуйтесь для начала, какие отношения связывали царскую полицию и газету «Искра»: полицейские и жандармы изымали ее всеми доступными способами и уничтожали, а не читали на досуге во время дежурства на улицах Санкт-Петербурга. Заодно узнайте, как ее печатали, – и тогда, возможно, вы поймете, что примитивные условия печати не позволяли помещать на страницах большевистской газеты иллюстрации и портреты.

Взять того же Парвуса: уже давно ясно, что та роль, которую ему приписывали раньше, – едва ли не главного финансиста Октябрьской революции и партии большевиков, – это миф, ничем не доказанный. Когда я работал в архивах, собирая материал для сценария своего нереализованного фильма «Великая фальшивка Октября», я увидел, что, по приблизительным оценкам, через него большевики получили примерно 100 тысяч евро – если пересчитать на сегодняшние деньги. Может быть, это не закрывает вопрос о финансировании революции в России странами Запада, но зачем телевидению поддерживать исторический миф?

О хорошем: в плане кастинга «Демон революции», конечно, сильнее – уже просто потому, что там Ленина играет Евгений Миронов – большой, настоящий актер. Разумеется, если подходить к выбору актеров с точки зрения соответствия их антропометрических данных их прототипам – тогда да, тогда первым кандидатом оказывается Евгений Стычкин: он такой же невысокий, как Ильич. А Михаил Пореченков похож на Парвуса овалом лица – и что? Разве этого достаточно? В советское время сняли десятки фильмов о Ленине; уж насколько был похож на вождя загримированный Юрий Каюров – а где теперь все эти картины? Кто их помнит?

Я застал период идеологии, которую я исповедую до сих пор: производство фильма – это большой и серьезный подготовительный период, и лишь затем – собственно съемки. Не может быть исторического фильма без упоминания в титрах серьезных консультантов, без обсуждения деталей сюжета с экспертами и т. д. Без этого исчезает бытовая правда – та тонкая материя, которая сплетается из вроде бы малозначащих, второстепенных деталей, но без которой любой, даже самый потрясающий сюжет, любая захватывающая история развалится. Я сейчас говорю не об исторической правде; это предмет исследования специалистов. Бытовая правда – это правила существования персонажа в кадре, особенности его поведения. На эти особенности могут оказывать влияние десятки факторов – пол, возраст, профессия, происхождение, воспитание, религия, национальность, привычки, окружение и тому подобное. И, что очень важно – само время.