Читать книгу "Рыцари Сорока Островов - Сергей Лукьяненко"

— Тогда буди ребят, Димка, — с непонятным облегчением предложил Крис.

Поискать дверь предложил Толик. Он же ее и нашел.

Эта часть стены несколько выделялась на общем фоне. То ли немного светлее были камни, то ли чуть по-иному сложены.

Тимур с Ильей сходили в подвал за ломами — их там было две или три штуки. Подвал мы перестали закрывать с неделю назад — если среди нас и оставался наблюдатель пришельцев, сообщать ему было нечего. Заговоры на Тридцать шестом острове кончились.

Потом мы ломали стену. Камни были скреплены цементным раствором, на наше счастье — некачественным, с годами не затвердевшим, а, наоборот, осыпавшимся.

Вначале мы пытались расколоть камни, потом сообразили, что надо выбивать цемент, вставлять в отверстие лом и, раскачивая его, выковыривать отдельные булыжники. После этого работа пошла быстрее.

Когда в окна начали неторопливо вползать солнечные лучи, Крис озабоченно сказал:

— Ребята, давайте поторопимся. Через полчаса сойдутся мосты.

— Разминки сегодня не будет? — хрипло спросил Тимур, поднимая лом для нового удара.

— Разминайтесь за работой, — отрезал Крис.

— Ясно, — Тимур размахнулся и ударил по стене. Лом выбил здоровенный камень и провалился в образовавшуюся дыру. Тимур едва успел его выпустить, чтобы не ободрать руки о край проема. Мы замерли.

Первым опомнился Крис. Он отобрал у Толика второй лом и несколькими ударами расширил отверстие. Стоило каменной кладке утратить свою целостность, как она стала разваливаться от малейших толчков. Сила любой стены в ее монолитности. Утратив ее — стена обречена…

Камни с грохотом проваливались в расширяющееся отверстие. В него уже можно было пролезть, но мы не спешили. Под нашими ударами стал появляться заложенный когда-то дверной проем. Я выждал мгновение, когда Крис опустил свое орудие, отдыхая, и подошел к проему. Нагнулся, заглядывая в него. Меня никто не останавливал. Заглянуть в темноту — это, оказывается, не менее трудно, чем разрушить стену.

Вначале я ничего не видел — глаза привыкали. Из отверстия тянуло застоялым воздухом — не душным, и не спертым, именно застоялым. Им никто не дышал десятки лет, вот в чем дело. В каменной клетке умирает даже воздух.

— Что там? — тихо спросил Меломан.

А я молчал. Из темноты на меня смотрели чьи-то глаза. Живые и мертвые одновременно. Печальные, усталые глаза.

— Здесь портрет, ребята, — сказал я наконец. — У противоположной стены стоит большой портрет. Дайте факел.

Мне всунули в руки палку, обмотанную просмоленной пылающей тканью. Держа факел перед собой, я протиснулся в проем.

Помещение оказалось довольно большим. Те самые пять на пять метров, которых не хватало на плане. Вверху стены сужались, так что получалось нечто вроде усеченной четырехгранной пирамиды. Ни окон, ни других дверей в комнате не было. На двух дощатых ящиках у противоположной стены косо стояла картина в деревянной раме. Бородатый мужчина в терновом венке. Иисус Христос. На стене висело еще несколько икон.

— Это церковь, часовня, — растерянно сказал я пролезающему за мной Крису. Посветил факелом вокруг.

Бочка. Рассохшаяся, опрокинутая на бок. Еще несколько ящиков. Пустые жестянки — из-под консервов, что ли? Я что-то белое, рассыпанное по полу, прикрытое полусгнившими остатками одежды. Меня замутило.

Их было трое или четверо — тех, кто умер в замурованной наглухо часовне. Двое лежали рядом со мной, обнявшись или прижавшись друг к другу. У стены виднелись еще несколько маленьких, жалких кучек тряпья и костей.

— Жестоко, — вполголоса сказал Крис и взял меня за руку. Он тоже увидел скелеты. — Их жестоко убили, Димка.

— Они сами себя убили, — растерянно ответил я.

У стены стояло ржавое ведро с окаменевшими остатками раствора. Дверь замуровывали изнутри, а снаружи ее лишь оштукатурили.

Крис медленно нагнулся, поднял что-то с пола.

— Тетрадь, Дима.

Нам повезло, бумага почти не пострадала. Тетрадь пожелтела, разодранная посередине обложка покоробилась, но буквы были видны даже при свете факела.

Оказавшийся в часовне вслед за нами Тимур присвистнул при виде скелетов, подошел к ящикам. С хрустом оторвал одну из досок. Восторженно произнес:

— Крис! Тут, кажется, оружие!

Почему-то нас это даже не взволновало. Не сговариваясь, мы с Крисом стали выбираться наружу. На смену нам мгновенно нырнули Толик и Меломан. Крис молча подошел к окну, оглянулся, протянул мне тетрадь.

— Давай… Читай.

Вокруг нас были лишь девчонки, ребята рылись среди ящиков… Трещали отдираемые доски. Чему-то шумно восхищался Илья.

— Читай, Дим, — робко сказал Малек. Он тоже не полез в часовню. Может быть и у него появилось охватившее нас чувство: написанное в тетради важнее любых находок.

Почерк был округлым, девчоночьим. Чернила от времени не выцвели, а, наоборот, потемнели.

— «Шестое июля тысяча девятьсот сорок седьмого года», — прочитал я. — «Двадцать дней назад мы создали наш Союз…»

Я запнулся. Выглянувший из проема Тимур гордо выкрикнул:

— Крис, здесь два автомата!

— «В окружении враждебных сил капиталистического мира наш остров решил не сдаваться, а поднять знамя пролетарской революции».

Мне было и грустно, и смешно. Но больше, наверное, грустно.

8. ДНЕВНИК КОММУНАРОВ

Этим ребятам, жившим на Островах сорок пять лет назад, пришельцы представлялись марсианами. Да еще они считали, что находятся на Земле, в Тихом океане. Вот и все отличия. Остальное было почти таким же, как у нас. Командир, такой же решительный и смелый, как Крис, — только его звали Мишей. Решение объединить острова — не в Конфедерацию, а в Союз. Даже свой корабль у них был — чуть больше «Дерзкого». И свой предатель, говоривший с пришельцами по «радио в подвале». И мятеж, после которого ребята, они называли себя Коммунарами, оказались запертыми на острове.

А еще у них было оружие, попавшее на остров в начале войны. И гибли они чаще — новенькие появлялись на Тридцать шестом каждые два-три дня.

Мы словно шли одной и той же дорогой. Только называли вещи разными именами — у этих ребят были в ходу слова: «вредители», «враги народа», «капиталистические наймиты». История Островов шла по спирали. Даже у этих ребят попытка объединения оказалась не самой первой в истории Островов. Но мы, наверное, не смогли бы заживо замуроваться в самой неприступной комнате замка — часовне, среди старых икон, почему-то не выброшенных Коммунарами. Они сумели, когда поняли, что победить не смогут. Не знаю, зачем. Девчонка по имени Катя, писавшая дневник, об этом не упомянула.

Я перелистывал сухие, ломкие страницы и вздрагивал, когда наталкивался на знакомые эпизоды. «Эдик и Витя с двенадцатого острова затащили Динку в свою комнату и изнасиловали. Тогда Миша с Ринатом взяли автоматы и пошли на мост…»