Читать книгу "Стазис - Вадим Картушов"

Перед домом Крувима росли яблони. Старый одноэтажный сарай с туалетом во дворе, но зато с отдельным колодцем – большая роскошь. Бедный, старый, но это был его дом. Жили плохо, но участок всегда ухожен, и яблони плодоносили. «Надо бы поправить забор», – мимоходом подумал Крувим.

– Пришло время. Второго испытания, – сказал Дмитрий.

Он чувствовал себя почти спокойным. Объяснения Дмитрия выглядели разумно. В самом деле, стал бы эмиссар тратить на него время? Объяснять что-то? А люди за периметром разные, умеют разное. Крувим никогда не был далеко за границами, но во Владимир часто приходили кочевники. Заикание, проповеди и гипноз – не самые страшные и странные вещи на свете. А холод… Крувим почувствовал, что решил не думать о холоде.

– Что мне нужно сделать? – спросил Крувим.

– Убить свою мать, – сказал Дмитрий.

– Что?

– Убить свою мать, – сказал Дмитрий.

Сперва Крувиму показалось, что он ослышался. Он замотал головой, словно пытался стряхнуть с нее паутину. Но Дмитрий стоял неподвижно, слегка улыбался половинкой рта и ждал реакции.

– В каком смысле – убить свою мать? Что это значит? – спросил Крувим. – Вы… ты что такое несешь? Ты вообще, в смысле, это что?

– Как думаешь, – ответил Дмитрий.

– Думаю, что надо было гнать тебя от того бревна и патруль звать, – сказал Крувим без эмоций. – Ты… ты бес. Ты сумасшедший, ты с ума сошел в своем Стазисе. Вот… вот что я думаю.

– Плохо думаешь. Мало думаешь. Сначала чувствуешь. Потом думаешь. Плохо. Надо вместе, – сказал Дмитрий.

Он не выглядел разочарованным, но улыбаться перестал. С другой стороны, он всегда таким выглядел, понял Крувим. Он всегда выглядел никаким, словно доска для рисования. На ней можно что-то нарисовать, а потом стереть одним движением. Нарисовать можно что угодно, хоть мелом много не нарисуешь. Но доске всегда все равно. Он доска-притворщик.

– Убить свою мать. Что скажешь, – повторил Дмитрий.

Он показал на дом Крувима рукой. Потом зачем-то подвернул уши своей шапки летчика, словно приготовился внимательно слушать ответ. На востоке медленно вставало солнце, Дмитрий стоял спиной к солнцу, и контур его головы неожиданно подсветило первыми лучами. Вокруг нее возникло розовое сияние и стало похоже на нимб. Из-за света оставшиеся в тени черты лица словно смазало, они слились с ушастой шапкой в единую фигуру. На секунду Крувиму показалось, что на него смотрит человекоподобный кролик со сломанными ушами.

– Я лучше тебя убью, – спокойно сказал Крувим. – Пошел вон. Я тебя задушу, бес бешеный. Я тебе этим обломком гитары башку разобью насмерть.

– Уже лучше. Мне нравится, – сказал Дмитрий и улыбнулся.

Он почесал щеку и шагнул в сторону дома. Рассветный нимб вокруг головы пропал, и Крувим вновь увидел лицо Дмитрия. Обычное лицо. Немного каменное, но обычное человеческое лицо. Он увидел мешки под глазами, морщины на лбу, короткую щетину на подбородке. В этот момент Дмитрий улыбнулся обоими уголками рта, и Крувим вздрогнул.

– Думай дальше, – велел Дмитрий. – Убить свою мать. Как начался разговор. Что у тебя в руках. Ты меня слушал. Или нет.

– Я никогда не убью свою мать.

– Разве что тупостью, – согласился Дмитрий. – Ладно. Ты не тупой. Просто злю.

Крувиму стало обидно. Он подумал, что этот странный человек опять пытается играть с ним в какие-то странные игры. Хочет услышать ответ, а не чтобы Крувим пошел в дом и действительно, по-настоящему убил свою мать. Это же какая-то чушь, почему ему показалось, что он всерьез? Крувим никогда никого не убивал, даже представить себе не мог, как это делается. Видел смерть несколько раз, но это всегда было что-то далекое, из другого мира. Оказывается, этот другой мир не так и далек.

– Это второе испытание? – спросил Крувим.

– Я не буду. Предупреждать тебя заранее. Когда какое испытание, – сказал Дмитрий. – Итак, вопрос. Убить свою мать. Что думаешь. Как ответишь.

– Я думаю, я должен сделать что-то символическое. Чтобы символизировало… отказ.

– Молодец. Дальше.

– Отказ от того, что дорого? Правильно?

– Может быть. Хорошо, отказ. От чего. Зачем. Ради чего.

– Не знаю, – сказал Крувим.

Он приуныл и присел на траву рядом с домом. Попытался поставить рядом гитару, машинально прислонил ее к почтовому столбу рядом с забором своего дома. Но слишком задумался. Из головы вылетело, что гитара сломана и гриф держится на деке только струнами. Гитара упала с отчетливым звуком. Дмитрий вздохнул.

– Есть все. Чтобы ответить, – сказал он. – Посмотри на нее.

Крувим посмотрел на погибшую гитару.

– Убить свою мать – значит отказаться от прошлого ради свободы и чего-то большего, – сказал он. – Значит, как бы… перестроить свой фундамент, да? Правильно?

– Правильно.

– Но я не хочу. Неужели нельзя без этого? Почему нельзя как-то по-другому перестать бояться смерти? В смысле, ну, как ты говорил… научиться петь по-настоящему.

– Неправильно. Еще раз. Бояться смерти нужно.

– Да, да, бояться, но быть готовым к ней, я помню, – перебил Крувим. – Никак иначе нельзя? Я не хочу вот так.

– Тогда я ошибся, – сказал Дмитрий. – Несколько часов назад. Ты хотел умереть. Но боялся. Теперь жить боишься. Всего боишься. Смешно. Смешно и жалко. Ладно, я пойду.

Он без лишних слов пригнул уши своей шапки, развернулся и побрел от дома. Побрел не в ту сторону, откуда они пришли, а в другую – к Золотым Воротам. Словно хотел пройти город насквозь. Крувим несколько минут смотрел ему вслед, пока Дмитрий не скрылся в рассветной дымке.

– Смешно ему. Жалко ему, – пробормотал он. – А мне гитару, может, жалко. Козел. Надо больно.

Он почувствовал, как в голове закружилось. Как будто присутствие Дмитрия убрало его опьянение, а теперь оно вернулось в самом пакостном виде – уходящее и тошнотное. Во рту появился мерзкий привкус перегара от браги, виски заломило. Очень хотелось пить. Это было слишком странное приключение. Оно по определению не могло закончиться чем-то значимым. «Хотя это относится ко всему в моей жизни», – подумал Крувим. Он достал из колодца ведро воды, напился, остатки вылил на голову и сразу пожалел об этом. На улице все-таки ноябрь, холодно.

В ведре осталось немного воды. Он выплеснул их под яблоню, которую они сажали вместе с матерью и отцом. От отца осталась только эта яблоня и клановая офицерская куртка, которая была Крувиму велика. Раньше он надеялся, что вырастет, раздастся в плечах и сможет надеть ее, не выглядя клоуном. Но годы шли, и становилось очевидно, что статью он пошел не в отца. Он всегда будет слишком мал для этой куртки.

Он вошел в дом. Старался идти тихо, чтобы не разбудить мать, а то придется объяснять, где пропадал и почему так сильно пахнет брагой. Объяснять все равно придется, но хоть поспать можно сперва.