Читать книгу "Богиня в бегах - Женя Галкина"

Моя дочь балерина, твердила она, моя дочь будет известной балериной, и точка. Она так и представляла Свету гостям и друзьям: «А вот моя балерина!»

Света не знала детства. Она провела его в изматывающих тренировках, у балетного станка, часами затверживая одно и то же движение. Света не училась в школе: она была на домашнем обучении, чтобы не было ущерба занятиям балетом. Света не ела сладкого с семи лет, а с десяти она уже была на строжайшей диете. Выбор места обучения был однозначен: только хореографическое училище!

Вся семья ждала Светиного восхождения на балетный Олимп. Мама заполонила весь дом Светиными фото в трико, фото на сцене, фото в пачке, фото на разминке…

Света с Олимпа сорвалась.

И все дружно сделали вид, что поддерживают ее, понимают ее, что ничего страшного не случилось. Ничего страшного не случилось, твердила мама, кривя губы так, будто собиралась заплакать. И она действительно плакала, закрывшись в своей комнате, но все равно – громко, на всю квартиру, навзрыд. Она больше не представляла Свету как «мою балерину» и даже, кажется, поседела за несколько недель.

«Ничего страшного не случилось, просто ты предала мою мечту» – вот о чем говорил ее вид.

Петр знал, что страшное – другое: Света, маленький его любимый Светлячок, с детства мечтала стать ветеринаром.

Она ненавидела балет.

Он взял отпуск, чтобы обнять своего Светляка, попросить у нее прощения за себя, за то, что бездействовал, за то, что, будучи старшим братом, не спас ее. Не помог ей.

Но Света отвечала только на телефонные звонки и то – холодно и официально, как будто общалась с опаздывающим курьером: с легкой ноткой нетерпения. У меня все хорошо, сказала она, передавай маме привет, да, у меня есть мужчина, жених, муж. Мы любим друг друга…

У нее не нашлось времени на то, чтобы увидеться. Она собралась в Таиланд.

В чемодане так и останутся материны подарки: снова шкатулка с балериной, серебряная подвеска с балериной и теплые гетры для разогрева мышц.

Зачем они Светляку в Таиланде?

Второе разочарование: Полина-Диана. Когда он увидел ее в отеле, почувствовал, что земля ломается под ним на куски и сам он снова летит в пропасть, где сердце задыхается в сладком предчувствии счастья.

Она оказалась Полиной. Нежной, гордой и чем-то напуганной женщиной: милой, очень неуверенной в себе, интересной и начитанной.

Он искал в ней огонь прежней Дианы и, казалось, нашел: когда она обиделась на него в ресторане, о-о-о, она стала прежней – Дианой-охотницей, Дианой-победительницей! Надавала ему сумкой по физиономии, а потом – расцвела, расхохоталась, усевшись на бордюр.

И снова сердце утонуло в томительном ожидании чуда: это она, точно она! В ней снова кипит жизнь!

А она попрощалась и ушла. Ушла неловко, стеснительно – ушла Полина-Полиной, и ни капли прежнего огня в ней не осталось. Решил – не судьба. Мало ли в мире рыженьких зеленоглазых женщин.

И вот, когда он уже паковал чемодан, всерьез задумываясь о том, куда бы деть мамины презенты (везти их назад никак нельзя было), ему притащили записку с номером телефона и подписью: «Диана!»

Дальше – назначенное свидание, лилии, сомнения, кольцо с бриллиантами, и если честно – планы на свадебную поездку, – а потом – тишина, кровь и женщина с перегаром, которая утверждает, что вся эта охота за Дианой – всего лишь интрижка с полусумасшедшей любительницей выпить…

Черт знает что за отпуск!

– …думаешь?

– Что? – переспросил он.

– О чем так задумался, говорю.

– У меня поезд ночью, – сказал Петр, – преддорожная хандра.

– Уезжаешь?

– Да. Мотался сюда по делам. Я в Москве живу.

– А-а-а-а, – понимающе протянула Марго, – командировочный, значит. А дома жена, дети… Да?

Петр нахмурился, и она захохотала:

– Да ладно, ладно, что я, мужиков не знаю, что ли.

– Куда тебя отвезти?

Ему уже порядком надоела эта грубоватая дамочка, да и запах… лучше уж лилии, чем перегар!

– Отвези в центр.

Центр – место, где мощенная булыжником круглая площадь расходится в ручейки изогнутых мостиков, где река обнимает город и устремляется к океану. На одном из этих мостиков он надеялся дотронуться до своей мечты, ощутить ее губы своими, но все рассеялось как дым, и мечта оказалась отражением в кривом зеркале судьбы.

Петр остановил машину недалеко от площади: въезд туда был запрещен.

– Спасибо, – поблагодарила Марго.

– Не за что. Передавай привет подруге.

– Как только очухается, так сразу! – заверила Марго и неожиданно чмокнула его в щеку.

Петр выбрался на улицу в отвратительном настроении и зашагал по булыжнику к мостам. Серебристый «опель» исчез из его памяти вместе с его хозяйкой, как исчезает фантик с асфальта, подгоняемый ветром. Место его – в ближайшей урне.

Остановившись на мосту, он нащупал в кармане коробочку с кольцом, и, поддавшись настроению, чуть было не швырнул его в реку. Но и этот порыв показался ему пошлым и отвратительным, как и весь фарс, в который его втянул этот город. Кольцо он оставил. На память о последнем проблеске Дианы в его жизни.

Марго же, перебравшись за руль, покатила дальше, по улицам и улочкам, в спальный район, где в беленькой многоэтажке когда-то приобрела небольшую квартирку Света Соболь, а теперь временно проживал Глеб Захаржевский.

Она явилась туда, открыла дверь своим ключом и оказалась в надушенной прихожей, почти полностью зеркальной. Сразу пять Марго отразились в светлых стенах: и все пятеро потрепанные, с кругами под глазами.

– Тьфу ты, – сказала Марго, стараясь на них не смотреть.

И мысленно пообещала себе устроить после всего этого отпуск за счет Захаржевского: где-нибудь на островах, где лазурный океан мягко ласкает ножки кремовой пеной… Пусть платит, раз уж втянул в такое – и уже во второй раз!

Из комнаты за закрытой дверью-ширмой доносился голос Глеба – он с кем-то общался по скайпу или телефону. В спальную Марго даже заглядывать не стала. Прошла на кухню, стуча каблуками босоножек. Заварила себе кофе и, пока никто не видит, плеснула в кофе немного коньяку.

Она пила кофе маленькими глотками, и приятный знакомый жар успокаивал ее, приводил в норму. Распался обруч, стискивавший голову, растворилась без остатка тошнотворная качка перед глазами.

Глеб перестал бубнить, и Марго поднялась, чтобы налить кофе и ему. Он появился в дверном проеме, оформленном арочкой, большой, с поросшими шерстью грудью и животом, в одних джинсах. Потянулся ленивым сильным движением, и Марго окатило пронизывающим чувством желания. Это был ее маленький непристойный секрет, о котором Глеб прекрасно знал.