Читать книгу "Консервативная революция в Германии 1918-1932 - Армин Молер"

Само собой возникает подозрение, что противопоставление христианства и «Консервативной революции» стало очевидным только лишь в настоящий момент, когда этот вопрос оказался на повестке дня нашего исследования. Что именно акцент на интенсивной современности, рушащей прошлое и будущее, девальвирует как «искупительную жертву Христа через распятие», так и ожидающий «впереди» Страшный Суд. Но противоположность воззрений становится заметной и при изучении других существенных вопросов.

Возьмем, к примеру, индивидуума. В «Консервативной революции» он утрачивает свою безусловную значимость и является лишь частью Целого — частью, которой оказана великая честь как раз быть в составе этого Целого. Однако какое место отводится индивидууму в христианстве? Если мы вспомним цитаты из Гвардини, то обнаружим у него слова о том, что христианство дало человеку «личную честь». А у Георга Кваб-бе мы можем прочитать: «Я уже говорил, что у либерального индивидуума есть могущественный союзник — христианское учение. Безусловное новшество этой религии — это познание безграничной ценности человеческой души. Смысл мессианской традиции заключался не в избавлении евреев, хотя они и были любимым народом Бога, а в высвобождении индивидуума».

Это свидетельство ценно хотя бы тем, что его автор принадлежит консервативному лагерю, чьи приверженцы полагают свои действия согласованными с христианской этикой. Несколько позже можно будет обнаружить весьма примечательное предложение: «Одним из удивительнейших фактов нашего умственного политического устройства являются наивные представления о личной унии и реальном союзе между общепринятым консерватизмом и христианской религией. Я говорю об общепринятости, так как полагаю, что консервативная идея может договориться с христианством хотя бы на чисто теоретическом уровне. Если было бы нечто иное, то я был бы подвержен серьезным сомнениям не только относительно природы, но и относительно моральной приемлемости консерватизма». Так же весьма показательным является место, где Кваббе рассматривает вопросы войны, которая для консерватора является чем-то неизбежным, а в некоторых случаях даже необходимым: «Я не льщу себе, что в состоянии принимать грамотное участие в теологических дискуссиях, но меня никак не покидается ощущение, что Христос, как он нам явлен в Евангелиях, проповедует воззрения, похожие на представления о сегодняшних изменениях — пацифистские, социалистические, я бы даже сказал коммунистические. И возникает масса сомнений, как случилось, что Христос воспринимается как близкий к этим идеям, нежели к учению о необходимости войны?»

Кваббе понимает, что вступил на путь очень сомнительных размышлений, а потому стремится избежать противоречий следующим путем: «Не надо рассматривать вопрос, почему консерватор является антипацифистом. Я полагаю, что должен иметься ощутимый идеал, к которому наше учение должно быть навечно привязано». То есть консерватизм превращается в нечто формальное. Для других идеалов Кваббе приводит доказательства, но пацифизм обходит стороной. Это происходит по причине того, что он верит в возможность избегания войн, но вместе с тем нарушает консервативный постулат, что соотношение добра и зла остается неизменным, и что самое великое зло может обернуться великим добром.

Если мы указываем на противоположность христианства и «Консервативной революции», то мы должны хотя бы бегло рассмотреть два следующих вопроса: о «единстве» и о консервативном «отношении».

3.11. Расщепление и напряженность

При изображении духовно-интеллектуального движения нет ничего более бессмысленного, чем сопоставление отдельных мнений, суммирование, умножение или деление которых должно на выходе дать какую-то общую картину. Изучение поведения является плодотворным только при сравнении позиции по немногим главным вопросам, которые в силу своей продолжительности исключают возможность высказывания голословных суждений. Одним из таких вопросов является отношение к настоящему времени — после ответа на него мы сможет явить нашу картину. Однако образ человека, который кроется за фасадом суждений, тоже является весьма показательным, подобно картине мира в целом. И то, и то является неоднородным — но об этом надо хотя бы коротко упомянуть.

Картина мира, которая определяет основное направление «Консервативной революции», характеризуется двумя словами «единство» и «целостность». Эти слова направлены против фрагментации мира, против его деления на две части, одна из которых воспринимается более ценной, нежели вторая. И христианство, и лагерь прогресса предпринимают именно подобное членение мира, что еще раз указывает на их родство. Католицизм через создание института церкви как «тела Христова» возводит нечто вроде усилительных подпорок между двумя частями мира. Но при этом ничего принципиально не меняется — христианство делит мир на две части: «мир земной» и «мир потусторонний» как место свершения — тем самым обесценивая наш свет. Идея о прогрессе, неуправляемое порождение христианства, придает особую ценность «миру сему», который в перспективе и должен стать местом свершения. В то время как «потусторонний мир» всего лишь новое качество «мира сего», которое придается ему в постоянном оглядывании на христианство и его «тот мир». В прогрессистском окружении весьма ощутимо идейное лицемерие, которое основано на делении мира. Прогрессисты якобы ведут ожесточенную борьбу против «мракобесов», которые грозят «мистическими» силами, что характерно даже для самых глухих закоулков мира прогресса. И эта борьба, которая является неизменной спутницей идеи прогресса, весьма примечательная. Так как этой борьбой движет потаенное опасение, что силы «мира того» способны на большее, нежели силы «мира сего» — это страх перед вторжением в жизнь «другого» мира.

С «единством» и «целостностью» «Консервативная революция» отстаивает своё право избежать подобного расщепления. Там, где можно обнаружить «мистическое» воздействие, она не выделяет его, а приобщает как ново-обретенную часть собственного мира. Или, чтобы выразить это в народных пространственных образах, которые в силу своей наглядности можно обнаружить почти в любом высказывании о мире в целом. Идея о прогрессе заканчивается там, где для христианина начинается «надмирское» пространство, но «Консервативная революция» движется ещё дальше. Для неё не существует дальнего предела; любое из мест мира подчиняется одним и тем же законам. Возможно только разделение на Целое и его отдельные части. Но подобное разделение никогда не становится распадом или расщеплением.

Подобное «единение» иногда ошибочно трактуется противной стороной как монизм образца, предложенного Эрнстом Генрихом Геккелем. Подобному заблуждению способствовал боевой призыв Ницше против ме-тафизиков-пессимистов («задворки мира») звучащий как «Будь верным земле!», что могло бы стать призывом для трактовки мира представителями «Консервативной революции», равно как «любовь к судьбе» («Amor fati») для изображения человека как такового. Поскольку очень многое в творчестве Ницше изложено языком соперничающего мировосприятия, то возникает известное количество недоразумений, в частности предположение, что упомянутое «единение» является материальным и распространяется только на явленную часть мира. Однако призыв Ницше состоит в том, чтобы не искать иного света «за» миром, что имеется только один мир и что этот мир начинается там, где мы находимся, что повсюду вокруг нас. Поскольку: «Центр повсюду».