Читать книгу "Так любят люди - Андрей Максимов"

— Как какой вопрос? Совет мне от вас нужен. Как мне теперь Илюхе своему все рассказать так, чтоб он крышей совсем не поехал? Все-таки живой человек… Мы с ним десять лет как-никак знакомы. Он — отец моей дочери. Надо как-то помягче сообщение сделать. А я вот не знаю, как…

* * *

Изучай меня. Проверяй меня. Извлекай из меня уроки. Не топи меня. Не гони меня. Ты назначь мне дальние сроки.

Там за далями жизни аховой Расставание пусть отсрочится. Напитай мою душу страхами Одиночества. Одиночества.

Отопри меня. Отвори меня. Где-то есть душа моя робкая. Обними меня. Отними меня У меня самого. Попробуй-ка!

Проверяй меня, если хочется. Изучай все свои сомнения. Что покинуто — не воротится. Ты не стань его повторением.

Годы давят отвратной ношей, Годы требуют повторения. Ты не стань, пожалуйста, прошлым. Стань, пожалуйста, исключением.

Я поймал себя на том, что зачем-то переписываю на салфетку это старое стихотворение — самое первое, которое я написал Юльке.

Сидел, вспоминал, записывал… Вспомнил-таки зачем-то…

Переписал. Читал сам себе. Не могу объяснить, зачем. Но так…

Вся эта история Геннадия с его Лерой странно на меня подействовала. А может, не странно…

Я вдруг понял, что ужасно им завидую. Тому, что они вот вместе, а я не вместе опять.

Подошла официантка с этим дурацким именем, спросила:

— Все ли у вас в порядке?

— Нет, — честно ответил я. — А разве не видно? Она улыбнулась. Мне. И отошла.

Хорошо хоть не спросила:

— Могу ли я чем-нибудь помочь?

А то Бог знает чем разговор бы закончился.

У меня давно уже все не порядке. С тех самых пор. С того самого вечера.

Юлька выздоровела, но стала другой.

Я это понял не сразу. А когда понял, не мог поверить. А когда поверил — успокаивал себя: ничего, мол, обойдется, это же ведь как осложнение. Переболеет — пройдет.

Трудно, очень трудно, невыносимо трудно поверить в то, что тебя любят. Иногда на это понимание уходит вся жизнь.

Но куда труднее поверить в то, что тебя разлюбили. Бывает, что жизни не хватает, чтобы это осознать.

Она была совсем такой же, как до болезни. Разве что спина — излишне прямая. Она так же говорила, иногда улыбалась, готовила обед. Целовала меня при встрече и расставании, ложилась со мной в постель, ходила в гости.

И она стала совершенно другой. Превратилась в иного человека.

До аварии она смотрела на мир. Сейчас — в себя.

Она как будто не могла поверить в то, что выжила и выздоровела, и заставляла себя каждую минуту, каждое мгновение в этом убеждаться.

Она смотрела на меня — сквозь меня. Она обнимала меня в постели — и смотрела сквозь меня. Она улыбалась мне — и смотрела сквозь меня. Она спрашивала, как твои дела — и смотрела сквозь меня.

Сквозь меня она смотрела на саму себя.

Ее взгляд стал бумерангом. Он скользил по миру и возвращался к ней, чтобы она могла саму себя рассмотреть и убедиться, что ей ничего не угрожает, что ни внутри нее самой, ни снаружи не появилось новых угроз.

«Это все слова, — убеждал я себя. — Просто красивые слова, за которыми ничего не стоит».

«Это все мое воображение, — говорил я себе. — Я тоже издергался во время ее болезни, вот воображение и разыгралось».

«Она такая же, как была, — врал я себе. — И каждый вечер я стараюсь вернуться домой позже потому, что занят, а не потому, что мне трудно общаться с человеком, который смотрит сквозь меня».

«У нас ничего не изменилось, — гипнотизировал я сам себя. — Мало ли какие у человека мысли или чувства? Жизнь создают события».

Это был глупый и бессмысленный гипноз.

Может, оно и так, конечно, когда речь о жизни. Но любовь создают именно чувства и именно предчувствия. Мы не верим этим чувствам и предчувствиям — они ведь так зыбки, не ясны, а потому сомнительны. Мы не хотим понимать, что в любви они главные, они — фундамент. Остальное строится на них. Какой фундамент — то и строится. И иначе никак.

Любовь — это такая жизнь, которой руководят чувства и предчувствия.

Мне довольно долго удавалось убеждать себя в том, что все у нас с Юлькой хорошо, все как раньше.

Врать себе — занятие легкое, но бессмысленное. В конце концов, вранье обязательно раскрывается.

Сначала оно раскрылось в стихах. Из меня сами собой выскакивали строчки про расставания, про какие-то города, в которых мы никогда не побываем, про какие-то моря, которые мы больше никогда не увидим…

Передай мне привет из далекого, доброго города, Из той жизни другой, где вдвоем означало «всегда», Где есть слово «сейчас», где судьба пополам не расколота. И где правит спокойная радость, а не суета.

Передай мне слова. А не хочешь — пойди прогуляйся По тем улицам синим, где шагали с тобой не спеша. Жизнь была словно танго, а теперь вот скользит в темпе вальса, Осторожно и бережно все надежды на свете круша.

Я хочу в этот город. В это небо тугое, сквозное, В бесконечность бесед и в безбрежность дороги любой. Хочешь знать, как живу? Улыбаюсь. Не плачу. Не вою. Забываю про радость, про сомнения и про любовь.

Нет таких расстояний, которых забыть невозможно. Нет таких расставаний, которые не навсегда. Передай мне привет. Это, в сущности, вовсе не сложно. Расставанья в любви — это допинг. Живая беда.

Я пойду по дороге. А что мне еще остается? Танцевать этот вальс. И опять наслаждаться бедой. Уходящая жизнь виноватой улыбкой коснется, И уйдет навсегда в этот город прекрасный, воздушный, чужой…

Да не было никакого города! Все придумал. Все — кроме чувств и предчувствий. Они были. Они били в меня, и я пытался обороняться от них, как мог.