Читать книгу "Сквозь объектив - Соня Фрейм"

Кай покачал головой.

— Любая личная трагедия безмерна. Я не заинтересован в объективных бедах. Для этого существует документальная съемка, журналистские репортажи… Они тебе покажут страдающих, покалеченных и убогих по всему миру. Они сфотографируют зло в материальном измерении. Ураганы, разрушенные города, войны, голод. Но этот срез реальности мне не интересен. Нужен субъективный дизайн радостей и печалей. Это сложнее увидеть обычным глазом. Его вообще иногда невозможно увидеть.

Дизайн радостей и печалей. В таких фразах и проглядывало его истинное лицо. Если я была идиоткой от бога, то он — архитектором от искусства.

— Значит, ты похитил меня спонтанно? Вместо меня могла быть любая другая девушка?

— Абсолютно спонтанно. Решение сформировалось в один миг в галерее. Когда я тебя увидел, то словно… немного тебя понял. И понял, что ты подходишь. С тобой все выйдет как надо.

— Но не ради меня же ты так старался, — помотала я головой. — Ты говорил, что мы… работаем. Над чем-то. Я поняла, что служу твоим идеям.

— Это и была работа. Очень тонкая. Но я решал не только свои задачи. Трансформация произошла и с тобой тоже. И она была тебе нужна.

Последнее он повторял так часто, что становилось ясно, насколько он был убежден в этой мысли. Я смотрела на него и молчала. Имел ли он право так бесцеремонно врываться в чужую жизнь, рушить все, устанавливать свои правила и заставлять меня жить по ним? Объективно у него такого права не было. Но я чувствовала себя счастливее с ним взаперти. Если бы не это утро, то я уже ни в чем не сомневалась бы.

— Ты можешь увидеть себя только глазами другого человека, — продолжал он. — Я это сделал для тебя. Ты увидела и услышала себя со стороны, ты себя поняла. Что, понравилась тебе эта Марина?

— Нет.

Кай взглянул на меня с пугающей силой и сказал:

— Тогда меняйся. Я запустил процесс, но довести его до конца можешь только ты сама. И момент сейчас верный.

У меня вырвался приглушенный смешок, но возражать не хватило смелости, и я продолжала слушать.

— Я наблюдал за тобой все это время и думал… Тебе восемнадцать. Ты еще не начала жить. Ты и о жизни мало что знаешь. Но ты уже разочарована, обижена и сломлена, словно прошла через все невзгоды. Не надо так, Марина. — В его голосе промелькнула необычная для него нежность и снисходительность. — Ты ничего еще не знаешь. Дай себе шанс. И миру вокруг тоже.

Это были первые добрые слова, которые я от него услышала. По-настоящему добрые. Не та чернуха, которую он вливал мне в уши в течение этих недель, провоцируя, зля, ломая остатки воли. Я глядела на него во всего глаза, а Кай замолчал, размышляя уже о чем-то своем.

— Мне страшно, — наконец сказала я. — Я боюсь думать, как далеко ты можешь зайти. Я последую за тобой, ты же знаешь. Может, ты специально говорил, что я цепляюсь за каждого встречного, чтобы он тащил меня по жизни… Но с тобой это не потому, что мы просто пересеклись.

— Я… заметил, — с непонятной осторожностью сказал он.

— Ты безумец. Тебе плевать на правила, устои, на закон. И в некотором роде и на меня, — наконец произнесла я то, что меня так угнетало.

— Мне не плевать на тебя, — тихо возразил Кай.

Вместо ответа я только замычала, хватаясь за рот.

— Зубы ломит? — понимающе хмыкнул Кай.

— Да-а-а… Клубнике надо было дать постоять в тепле.

— А я не чувствую холода. — Его губы дрогнули в ухмылке.

— Да уж… ко всему прочему у тебя еще и чувствительность отсутствует…

Мы опять помолчали. Облака над нами поползли быстрее. Когда ветер усилился, мне снова захотелось плакать. Поглядев на Кая, я обнаружила, что он тоже смотрит вверх с каким-то странным выражением лица.

— Кай…

— Да?

— Что ты видишь в небе?

— Падающие звезды… И днем, и ночью, — сказал он, не поворачиваясь.

Его взгляд потерялся в вышине.

Я усмехнулась, внезапно поняв эту метафору. Он постоянно ищет что-то за пределами реальности. Кай и сам, возможно, упал с неба.

— Почему ты так закрыт? — спросила я.

Казалось, сейчас особенный момент, когда замок наконец-то лязгнет и упадет. Сейчас тебе скажут все, что хочешь услышать, дадут ключи от всех дверей и нарисуют карту вселенной…

Только надо правильно подобрать слова.

— Я? — Его голос прозвучал почти удивленно. — А ты хочешь увидеть, что у меня внутри? Ты же сказала: у меня нет души.

Кажется, он опять подтрунивал.

— Ну, я о тебе совсем ничего не знаю… Хотя… выходит, я и о жизни знаю очень мало.

— Ну, хочешь, я тебе расскажу обо всем? — предложил он. — Спрашивай.

В словах Кая звучало столько самоуверенности. Вероятно, он думал, что является источником познания, но другого у меня не было.

Полулежа на скамейке, мы глядели, как над нами проплывает небо и закручиваются в спирали облака. Они отражались в наших глазах, как в зеркале.

— Мы с тобой много говорили о других людях… Что такое друзья? А дружба вообще? — немного сонным голосом спросила я.

— Это общность, Марина. Общность с кем-то. С доверием, взаимоуважением и пониманием. Так говорят.

— Ты и сам, похоже, не знаешь. У тебя тоже нет друзей.

— Они были, — впервые проклюнулось что-то личное. — Но ушли. Так часто происходит со временем. И это можно сказать про любые отношения. Сначала ты сливаешься с другим человеком, очарованный вашим сходством. А потом, когда появляются различия, начинается отторжение. И если различия оказываются ценнее, ваше общение теряет смысл.

— А если это не так?

— А как? — ухмыльнулся он. — Все люди ищут в других себя. И хорошо, если находят.

— Это просто цинизм. И эгоизм. Проще прикрываться ими, чем действительно стараться стать лучше и попытаться понять другого.

— А надо ли становиться лучше?

— Не знаю.

— Тогда я тоже не знаю.

Мы продолжали пребывать в прежних немного неудобных позах, отрешенно глядя вверх, как будто там был ответ.

— Мне кажется, что ты мой друг, — чуть помедлив, сказала я. — Но у нас нет ничего общего.

— Может, наше сходство лежит глубже.

— Кай… — Я повернула голову к нему. — А ты любил кого-нибудь? Хотя бы ради себя?

Уголки его губ слегка надломились, но так и не стали улыбкой. Что же он хотел ответить, но не смог?

— А ее любил?

Молчание Кая наполнилось знакомым холодом. Тогда я ответила за него:

— Значит… любил. Ладно, а что же, по-твоему, самая удивительная вещь на свете?