Читать книгу "Играют ли коты в кости? Эйнштейн и Шрёдингер в поисках единой теории мироздания - Пол Хэлперн"

Благословение раввина Лука на создание единых теорий

После того как Эйнштейн представил общественности свою теорию объединения, он сразу ограничил контакты с постоянно растущим потоком папарацци. Его день рождения был не за горами, и он отчаянно пытался скрыться от репортеров. К большому разочарованию прессы, 12 марта, за два дня до своего пятидесятилетия, Эйнштейн решил улизнуть от официальных торжеств и спрятаться в уединенном месте. «Даже самые близкие друзья не знают о его местонахождении», — сообщала New York Times, отмечая, что вопросы о единой теории поля просто «свели его с ума».

Каким-то образом один репортер, чье имя история не сохранила, все-таки отыскал убежище Эйнштейна и написал в газету отчет о празднике. Сообразительный журналист установил, что богатый друг Эйнштейна Франц Лемм, известный как «обувной король Берлина», по такому случаю одолжил ему свою виллу в лесном районе Гатова. Вдали от ослепительного блеска центра Берлина Эйнштейн спокойно отметил день рождения в кругу семьи.

Когда журналист вошел, Эйнштейн сосредоточенно всматривался в подаренный ему микроскоп, разглядывая каплю крови, выжатую из собственного пальца. Небрежно одетый в растянутый свитер, домашние брюки и тапочки, иногда останавливаясь, чтобы попыхтеть трубкой, он был воплощением детской непосредственности. Возможно, он вспоминал компас, подаренный ему в детстве. Среди других подарков были шелковый халат, трубки, табак и модель яхты, которую друзья собирались построить для него.

Пожалуй, самым необычным подарком была кукла, сделанная его падчерицей Марго. Она изображала раввина, держащего в каждой руке по луковице. Скульптура была страстью Марго, в особенности она любила вырезать образы священнослужителей. Создание фигурок для своего любимого отчима было для нее в радость. Гордая своей работой, она продекламировала стихотворение «Раввин Лук».

«Раввин Лук, — объяснила Марго, — это выдающийся целитель. Лук, согласно традиционным еврейским поверьям, полезен для сердца». Годом ранее Эйнштейн прибегал к этому способу, восстанавливаясь после болезни. Фигурка изображала таинственного мудреца с волшебными луковицами, благословляющего Эйнштейна на долгую, здоровую жизнь и на создание еще большего количества единых теорий поля. Он поморщился при мысли, что ему придется штамповать все новые и новые теории объединения. Но это пророчество оказалось точным.

Когда Эйнштейн вернулся домой в Берлин, он обнаружил, что его ожидает целая гора подарков. Самым главным среди них было щедрое предложение от городских властей Берлина принять дом и землю недалеко от реки Хафель и системы озер, чтобы Эйнштейн мог наслаждаться безмятежным пейзажем и заниматься парусным спортом. Город предложил ему в бесплатное пользование особняк в обширном поместье Ной-Кладов, приобретенном недавно муниципалитетом у одного состоятельного аристократа. Однако когда Эльза приехала осмотреть резиденцию, бывший хозяин сообщил ей, что договор купли-продажи включает его право оставаться там на неопределенный срок. Не стесняясь в выражениях, он попросил ее отказаться от права собственности.

Краснея от стыда из-за неудачного подарка, городские власти попытались найти другое решение. После нескольких месяцев судебных тяжб о правах на собственность Эйнштейн взял дело в свои руки и купил собственную недвижимость в Капуте, вблизи Потсдама, прямо на пересечении двух озер: Швилов и Темплин. Он нанял молодого амбициозного архитектора, Конрада Ваксмана, чтобы тот спроектировал и построил комфортный деревянный дом в нескольких минутах ходьбы от леса и озер. Пока шло строительство, прибыл его долгожданный парусник, который он назвал «Дельфин» (Tiimmler). Когда дом был закончен и семья переехала в него, Эйнштейн чувствовал себя как в раю.

На берегу Швиловзее

Капут был идеальным местом для Эйнштейна: здесь он мог много гулять пешком и заниматься парусным спортом. Это позволило ему погрузиться в свои мысли и забыть о растущем спросе на его личное время. В своем уединении он был небрежен, насколько это было возможно: часто ходил босиком и в пижаме или без рубашки и никогда не одевался официально. Он намеренно не подключал телефон, так что те, кто его посещал, часто приезжали без предупреждения. Однажды, когда группа высокопоставленных лиц была у них в гостях, Эльза умоляла Альберта одеться прилично. Он отказался, заявив, что если они пришли увидеться с ним, то он сейчас к ним выйдет, а если они пришли, чтобы посмотреть на его одежду, то их следует проводить в гардеробную.

Одним из частых гостей в доме Эйнштейна, никогда не возражавшим против неформальной обстановки, был Шрёдингер, который точно также ненавидел официоз. В то время как профессора в немецких университетах той эпохи носили костюмы и галстуки, Шрёдингер почти всегда ходил в свитере. В жаркие летние дни он преподавал студентам, одетый только в брюки и рубашку с короткими рукавами. Однажды привратник не разрешил ему даже пройти в ворота университета, потому что он выглядел неопрятно. Одному студенту пришлось выручать Шрёдингера и убеждать привратника в том, что перед ним действительно профессор. Во время другого инцидента, по воспоминаниям Дирака, персонал отеля отказывался предоставить Шрёдингеру номер для проживания на Сольвеевском конгрессе, потому что тот выглядел как турист.

В июле 1929 года Прусская академия наук приняла Шрёдингера в свои ряды. Поскольку церемония была очень официальной, Шрёдингер оделся подобающим образом. Он прочитал речь о случайности в физике, заняв взвешенную позицию, не одобряя, но и не критикуя взгляды Гейзенберга и Борна. Он научился очень осторожно рассуждать на эту щекотливую тему. Таким образом, Шрёдингер призывал представителей обоих лагерей (и детерминистов, и сторонников индетерминизма) использовать его уравнение так, как они сами пожелают.

В общем, Шрёдингер был рад стать членом такой престижной организации, как Прусская академия наук. Тем не менее он поделился с Эйнштейном своим ощущением, что Академия — это весьма скучное место. Они оба предпочитали пешие прогулки и парусный спорт формальным встречам и заседаниям. Поэтому именно на лесных тропах и водных путях Капута они по-настоящему сблизились.

В своих прогулках по лесу и поездках на озера Эйнштейн и Шрёдингер пришли к пониманию общности их интересов. Пожалуй, только отсутствие у Шрёдингера интереса к музыке мешало им стать еще ближе друг другу, ведь Эйнштейну очень нравилось музицировать со своими ближайшими друзьями. В тот период их жизни они разделяли глубокое увлечение философскими основаниями физики. Каждый из них был более склонен рассуждать о том, насколько взгляды Спинозы или Шопенгауэра применимы к современной науке, чем о современных экспериментальных данных.

Тем не менее Эйнштейн был гораздо тверже в своей оппозиции к господствующей интерпретации квантовой механики. А вот отношение Шрёдингера было настолько переменчивым, что в своей речи в музее Мюнхена в мае 1930 года он практически принял интерпретацию Гейзенберга — Борна волнового уравнения, хотя и отказался от этого мнения несколько лет спустя.

Свою жесткую позицию Эйнштейн выразил в марте 1931 года в интервью, в котором опять подчеркнул, что убежден в фундаментальном значении причинности и находится в оппозиции к неопределенности. «Я очень хорошо понимаю, — сказал он с усмешкой, — что мои представления о причинности как части природы вещей могут быть расценены как признак старческого маразма. Однако я убежден, что понятие причинности является инстинктивно необходимым в вопросах, касающихся естественных наук… Я считаю, что теория Шрёдингера — Гейзенберга — это большой прогресс, и я убежден, что эта формулировка квантовых отношений ближе к истине, чем все предыдущие попытки. Я чувствую, однако, что статистический характер этой теории со временем исчезнет, поскольку это приводит к неестественному описанию природы».