Читать книгу "Славные парни - Николас Пиледжи"

Генри. Придя на ферму в первый день, я увидел, как начальник фермы сидит за столом и смотрит в газете результаты скачек. Тут я понял, что буду здесь как дома. Этот парень — его звали Сауэр — оказался заядлым игроком. Он развёлся с женой и каждый вечер торчал на ипподроме. Я дал ему денег, чтобы он сделал за меня ставку. Прикинулся, будто считаю его великим знатоком скачек, хотя на самом деле он ни черта в лошадях не смыслил. Это был просто способ сунуть ему деньги, чтобы он начал зависеть от моих наличных, когда отправлялся на бега. Очень скоро он начал таскать мне оттуда «Биг Маки», жареные крылышки KFC, пончики «Данкин Донатс» и спиртное. Это обходилось мне в две-три сотни долларов в неделю, но дело того стоило. Теперь у меня был свой мальчик на побегушках.

Я знал, что сделаю тут кучу денег. Надзор за фермой был таким слабым, что я мог притаскивать туда что угодно. Я подрядился проверять ограду — это означало, что, вооружившись пассатижами, я объезжал ферму по периметру на тракторе, контролируя, чтобы коровы не прорвались где-нибудь. Это давало мне три-четыре часа полной свободы ежедневно. В конце первого дня на ферме я позвонил Карен с местного телефона. Это был вечер среды. В субботу мы встретились с ней в полях за пастбищем и впервые за два с половиной года занялись любовью. Она принесла с собой простыню и большую сумку, полную выпивки, итальянской салями, колбас, особых маринованных перчиков и прочей снеди, которую непросто достать посреди Пенсильвании. Я протаскивал всё это в Льюисбург, складывая в пластиковые пакеты, спрятанные внутри двадцатилитровых фляг с молоком, которые мы доставляли на тюремную кухню. Там наши сообщники распаковывали посылку.

Не прошло и недели, как я связался с людьми, наладившими доставку колёс и травки. Колумбиец Моно по прозвищу Мартышка, из Джексон Хайтс, привозил мне травку, свёрнутую в компактные тугие цилиндры. Я закопал в лесу несколько пластиковых канистр и начал делать запасы. Там у меня были припрятаны ящики со спиртным. Пистолет. Я даже Карен заставлял привозить большие сумки с травкой, когда запасы начинали истощаться. Выбравшись на ферму, я снова вернулся в бизнес.

При этом я вкалывал по восемнадцать часов в день. Вставал в четыре утра, если телились коровы. А если надо было почистить трубы — торчал на ферме до поздней ночи. Я был самым трудолюбивым и старательным работником из всех, кто когда-либо появлялся в тюремном молочном хозяйстве, — даже охранники признавали это.

Между трудами праведными я вовлёк в торговлю колёсами и травкой Пола Маццеи, питтсбургского паренька, который как раз и сел в Льюисбург за сбыт марихуаны. У него были отличные поставщики на свободе, а я организовал доставку товара за стену. Сбытом взялся рулить Билл Арико из лонг-айлендской банды, мотавший срок за ограбление банка. Фактически Арико очень быстро стал крупнейшим поставщиком ганджубаса в Льюисбурге. Билл продавал примерно полкило травки в неделю, что приносило от пятисот до тысячи долларов. Другие парни занимались колёсами и ЛСД. Многие из них за ЛСД и сидели. Тюрьма была огромным рынком. Ворота открылись, и она превратилась в мечту бизнесмена.

Кокаин я приносил сам. Такое дело никому доверить было нельзя. Травку же паковал в гандбольные мячики — резал их пополам, а потом снова склеивал скотчем. Прежде чем перекинуть их через стену, я звонил служащему тюремной больницы, конченому наркоману, который предупреждал моих дистрибьюторов, что пора подтягиваться к гандбольной площадке. Трава была так плотно упакована, что я запросто перекидывал полкило или даже килограмм, использовав всего несколько мячей.

Единственной проблемой стали мои собственные боссы. Поли к тому времени уже отправился домой, но Джонни Дио был здесь, и он не хотел, чтобы кто-то из нашей банды занимался наркотой. С точки зрения морали ему было на это плевать. Он просто хотел избежать лишних проблем с копами. Но мне нужны были деньги. Если бы Джонни давал их в достаточном количестве для поддержки меня и семьи — нет проблем. Но Джонни ничего не платил. Чтобы нормально жить в тюрьме, требовались бабки, и торговля наркотой оказалась лучшим способом их заполучить. Так что свою деятельность мне приходилось держать в секрете. Но, как я ни старался, однажды всё вскрылось. Сцапали одного из моих дилеров, хранившего товар в сейфе в кабинете священника.

Джонни Дио использовал этот кабинет под собственный офис — звонил оттуда адвокатам и друзьям, — а теперь малину прикрыли. Он рвал и метал. Мне пришлось умолять Поли поговорить с сыном Дио, чтобы тот убедил отца не убивать меня. Поли спросил, правда ли, что я торгую наркотой. И я соврал. Сказал, что нет, разумеется. Поли поверил. С какой стати ему было не верить? До того как начались все эти дела Льюисбурге, я даже косяка забить не мог.

Глава четырнадцатая

Почти два года Карен навещала Генри еженедельно. На третий год частоту свиданий пришлось всё же сократить до одного-двух раз в месяц. Режим содержания Генри существенно облегчился с переходом на ферму, а для детей такие длительные путешествия — почти шесть часов в один конец — были просто невыносимыми. Джуди каждую поездку мучилась от сильных болей в животе, и долгое время никто — ни Карен, ни их семейный врач — не понимал, в чём причина. Только два года спустя, когда Джуди исполнилось одиннадцать, она наконец призналась — туалет в тюрьме был настолько грязным, что она не могла заставить себя пользоваться им в течение бесконечных десяти- или двенадцатичасовых свиданий. Рут, которой в то время было девять лет, запомнила лишь ужасную скуку, одолевавшую её, пока родители с друзьями ели, пили и болтали за длинными столами в огромной, пустой и холодной комнате. Карен брала с собой игрушки, книжки-раскраски и карандаши, но помимо этого детям было нечем себя занять. В Льюисбурге не было игровых комнат, хотя десятки детей приезжали туда по выходным навестить отцов. После первой пары часов в зале свиданий Джуди и Рут так отчаянно начинали нуждаться в развлечениях, что Карен, несмотря на постоянную нехватку денег в семье, позволяла им тратить целые горсти монеток в непомерно дорогих торговых автоматах тюремного магазина.

Карен. Как только Генри сел в тюрьму, наши доходы стремительно иссякли. Это было ужасно. Я на полставки подрабатывала зубным техником. Научилась причёсывать и стричь собак, в основном потому, что этим можно было заниматься дома, приглядывая за детьми. Деньги, которые нам задолжали друзья Генри из «Сьюта», они так никогда и не заплатили. У этих парней ни гроша за душой не было, пока они не провернут какую-нибудь аферу, а когда это случалось, вся добыча испарялась прежде, чем мы успевали получить хоть цент. Был, к примеру, один букмекер, который целое состояние сделал, работая в «Сьюте». Генри всегда ему помогал. Этот парень содержал жену и сына во Флориде, плюс десяток любовниц в Нью-Йорке. Одна из моих подружек предположила, что он мог бы подкинуть нам деньжат, пока Генри в тюрьме. Вместо этого букмекер посоветовал мне отправиться вместе с детьми в полицейский участок и не уходить оттуда, пока нам не назначат пособие.

Такие уж это были люди. Я продала некоторые украденные нами из «Сьюта» вещи Джерри Азаро, крупной мафиозной шишке. Он был другом Генри и членом семьи Бонанно. Денег я так и не дождалась. Он забрал весь товар и не заплатил ни цента. Я читала, как мафиози поддерживают друг друга во время отсидки в тюрьме, но в жизни ни разу такого не видела. Если они не обязаны помогать тебе, они и не станут. Притом, что мы чувствовали себя членами семьи — и мы ими были, — никаких денег нам никто не подбрасывал. Через некоторое время Генри пришлось искать способы зарабатывать за решёткой. Для нормальной жизни там ему требовалось не меньше пятисот долларов в неделю. Чтобы платить охранникам, получать хорошую еду и прочие привилегии. Он ежемесячно посылал мне шестьсот семьдесят три доллара, которые получал в качестве ветеранской стипендии, а позже и то, что сумел заработать контрабандой и продажей наркотиков, но эти доллары доставались нам нелегко, мы оба сильно рисковали ради них.