Читать книгу "Никаких принцев - Мария Сакрытина"

Ромион подхватывает мою улыбку и тоже улыбается.

— Скажи, что ты придешь снова, — просит он меня перед рассветом. — Пожалуйста.

Я с улыбкой киваю.

— Да. Обязательно.

А потом позволяю проводить меня до дома и поцеловать руку на прощание. Это же так невинно. С ним я не совершу той же ошибки, что с Дамианом. Его близко не подпущу. Ни на что не буду надеяться. Просто приятно проведу это время. Сказочно. Десять дней, да? Уже девять. Или восемь?

Ромион нехотя отпускает мою руку и все смотрит, не отводит взгляда, пока калитка черного хода за мной не закрывается.

Я поднимаюсь наверх, в мои комнаты, падаю на кровать и понимаю, что мне уже не больно. Нисколечко.

И что воздух ласково шепчет мне колыбельную.

— Спасибо, — говорю я в ответ.

Мне кажется, что музыка улыбается. Это невозможно, конечно, но я вижу эту улыбку. Ромион.

Только засыпая, я понимаю, что так и не узнала, какой же он — цветок папоротника.

Глава 9,

в которой я учусь плести кружева и совершаю экскурсию в мужское общежитие

— Доброе утро, ваше высочество.

— А-а-а? — я тщетно пытаюсь проснуться. Голова отчаянно болит, глаза не открываются, и больше всего на свете хочется забраться под подушку целиком, свернуться клубочком и сделать вид, что я «в домике».

— Ваше высочество, вы в школу опаздываете.

— М-м-м! — И меня вытаскивают из-под подушки, ломают уютную одеяльную норку и куда-то несут.

Пока я вспоминаю, кто это такой наглый и бесцеремонный, успеваю снова заснуть. Мне снится, что я еду верхом на радужном пони, у которого еще забавные стрекозиные крылышки и большие синие глаза. Он несет меня в небо, к радуге, очень смешно перебирая в воздухе копытами…

А потом сбрасывает в ледяную воду.

Просыпаюсь я, естественно, моментально. И моментально же вспоминаю, кто это — наглый и бесцеремонный. И еще много чего вспоминаю, в основном нецензурное.

— Доброе утро, ваше высочество, — невозмутимо повторяет Габриэль, стоя у двери купальни и внимательно оглядывая меня, мокрую, злую и невыспавшуюся.

— Доброе?! — ахаю я. — А ну верни меня обратно в кровать! Немедленно!

— Госпожа, позвольте вам напомнить, — спокойно отзывается Габриэль, — что меня вызывал отец вашей сестры, который не хотел, чтобы его дочь прогуливала школу. А сейчас вы опаздываете. Вам сегодня нужно быть на час раньше, так что поторопитесь. Я пришлю вашу камеристку.

— Но я спать хочу!

Габриэль бросает на меня красноречивый взгляд: «Не мои проблемы». Поворачивается к двери…

— Да, и, ваше высочество, если вы в следующий раз захотите куда-то сходить одни, просто скажите мне об этом. Совсем необязательно окружать весь дом волшебной схемой.

— Что? А-а-а. — Я тут же вспоминаю вчерашнее свидание с Дамианом, поцелуй… Настроение, и так нерадостное, падает ниже плинтуса. — И что? Ты так сразу и послушаешься?

— Нет, госпожа. Я просто стану невидимым, чтобы вас не беспокоить. И тогда мне, полагаю, не придется тратить время на то, чтобы найти в этой схеме лазейку.

«Зримо и незримо быть с вами…» — вспоминаю я. То есть у моего вчерашнего позора еще и свидетель был?

М-да, а казалось бы, что еще сильнее может испортить мне настроение?

— И ты вчера все время был рядом?

— Конечно, ваше высочество. Я же обязан вас охранять.

— Габриэль, выйди. И закрой за собой дверь.

— Как скажете, ваше высочество.

А ведь предполагалось, что Дамиан настолько хороший демонолог, что с обычным охранным духом (как он сам вчера сказал) справится легко и просто.

Прекрасно. То есть еще и этот охранный дух тоже знает, что Дамиан мне вчера вскружил голову, а потом картинно бросил. Что? Нет? Не бросил? А как еще это называется?

— Фелиция?

Моя камеристка, хлопочущая с водой в ванной, отвлекается и поднимает взгляд.

— Ваше высочество?

— Вот скажи, как назвать парня, который сначала обещает тебе достать звезду с неба, в смысле, говорит, что ты потрясающая и замечательная, а потом целует, и выясняется, что он тебя не любит.

— Подлец! — тут же отвечает камеристка.

Киваю.

— Вот и я так думаю.

— Ваше высочество? А зачем же он тогда вас поцеловал?

— Действительно, — бормочу я, не замечая, что камеристка включила кипяток на полную мощность. Впрочем, я сижу в такой ледяной воде, что не скоро это замечу. — Зачем?

— Ваше высочество, вы о лорде Дамиане? — Камеристка торопливо перекрывает кран и выливает в ванну чуть не весь флакончик пены. Апельсиновой. К концу мытья я буду благоухать, как здоровенный апельсин и, быть может, стану оранжевой. В крапинку. Зеленую. Как недозревший апельсин. Самое оно — идти в школу и писать контрольные.

— Ага, о нем.

Камеристка смотрит на меня, хлопает ресницами и вытягивает губы как в звуке «о». А потом на одном дыхании выпаливает:

— Он хотел отомстить брату. Точно вам говорю, ваше высочество. Об этом все королевство шепчется.

— Да? — Пены так много, что она грозит поглотить меня с головой. — И о чем еще шепчется ваше королевство?

Мою камеристку (которая пока несостоявшаяся Золушка) только спроси — она вывалит кучу информации и не закроет рот, пока всю ее до меня не донесет. Раза два, а то и три — для лучшей усвояемости.

Оказывается, Дамиан всегда мечтал насолить Ромиону (ну, это ни для кого не новость) и все бы сделал, чтобы свадьба наследника расстроилась. И когда он появился в моем доме, все — от поваренка до домоправительницы — поняли, что это не к добру. Не дело незамужней девушке приглашать к себе постороннего мужчину. А уж сбегать с ним на свидание, одной — это вообще ужас-ужас!

— Бедный принц Ромион! — восклицает камеристка, натирая меня ароматическим маслом. Уже третий раз. И с особым удовольствием проходясь по перепончатым пальцам, которые каждый раз простреливает от боли. — Теперь ему достанется обесчещенная невеста!

— Могу не доставаться, — бурчу я, незаметно убирая флакончик с маслом из-под руки камеристки. — И почему обесчещенная-то?

— Но он же вас поцеловал!

— И что?

Камеристка смотрит на меня, и в ее глазах крупными буквами читается: «Ужас-ужас!!!» С тремя восклицательными знаками.

— Но вы же теперь не будете больше благоволить к лорду Дамиану? Да? Правда, ваше высочество? — и заглядывает мне в глаза.

— Э-э-э… Ну… Нет, — задумчиво отвечаю я. А что? Подлец — думать надо было, кого целует и что для меня это значит.