Читать книгу "Лежу на полу, вся в крови - Йенни Йегерфельд"

Весь день я провела, как в спячке; зеркала в школьном туалете — поцарапанные, в засохших мыльных разводах — предательски выдавали мою бледность и круги под глазами.

Несмотря на то что солнце светило совсем по-летнему, голова моя как будто была погружена в серую апокалиптическую ноябрьскую тьму.

На математике я отпросилась выйти, позвонила в справочную больницы Вринневи и попросила переключить меня на доктора Рууса. Голос мой ослаб и дрожал, так что женщина на том конце провода дважды переспросила у меня имя врача. Доктор Руус оказался занят, но мне предложили оставить сообщение. Я отказалась и повесила трубку.

На большой перемене я пошла в компьютерный класс и вбила в поисковик слово «диагноз». У меня, конечно, было некоторое представление о том, что это значит, однако напрямую я могла это связать только с диагностикой. Определение я нашла довольно быстро:

Диагноз — медицинское заключение об имеющемся физическом или психическом заболевании. Диагноз основывается на описании пациентом своих симптомов в сочетании с физиологическим и/или психологическим обследованием или анализами. Описание симптомов родственниками пациента также может приниматься во внимание (особенно если речь идет о ребенке). Диагностика является основой медицины, так как именно диагноз определяет ход дальнейшего лечения. Анамнез (история болезни) играет решающую роль в постановке диагноза.

Теперь я знала больше, чем раньше, но особой радости это знание мне не принесло.

Энцо выглядел крайне обеспокоенным моим состоянием, что, конечно, было ужасно мило с его стороны, но привлекательности ему не добавляло. Сочувствие вообще редко кому к лицу — наверное, из-за нарушения симметрии бровей.

Надо отдать ему должное, он изо всех сил старался меня расшевелить. Он просто фонтанировал язвительными замечаниями об окружающих нас идиотах, особенно о дебиле Ларсе и Венделе, неполиткорректно шутил и время от времени дружески хлопал меня по плечу. То есть проделывал все то, на что я обычно бы отреагировала, но сейчас я только тихонько стонала и снова погружалась в прострацию.

После обеда, состоящего из супа, который был настолько жидким, что больше походил на воду цвета соплей, непропеченного хлеба и светло-желтых прямоугольных кусков пластмассы, которые почему-то назывались сыром, я вышла на улицу. Я, кстати, считаю, что ненавидеть школьную еду смешно. Это все равно что добивать лежачего, бьющегося в агонии. Попросту неинтересно. Однако сегодня я разделяла ненависть народных масс.

На улице перед зданием гимназии было полным-полно учеников. Они были одеты так, как будто на улице настоящая жара, носились по заасфальтированному двору, как молодые козлята, дергая друг друга за косички, свитера, члены — ну или за что там еще можно подергать? Одна я мерзла. Пришлось поднять воротник куртки повыше. Блондинка с мертвыми выбеленными волосами и щедро смазанными блеском губами крикнула:

— Майя, ты вампир, что ли?

И другая ответила ей, хохоча:

— Она же зомби, не видишь разве!

И я, которой никогда не приходилось лезть за словом в карман, ничего не ответила, хотя и понимала, чтÓ они имеют в виду, поскольку мои гладкие черные волосы были зачесаны назад, на лбу красовалась дырка, а сама я была бледнее, чем трупы в английских готических романах. Просто смерть в штанах.

Вставив в уши Joy Division и щурясь от слепящего глаза солнца, я потихоньку отправилась домой. Я шла мимо всех этих улыбок, потому что они были предназначены не мне, и мимо всех этих разгоряченных тел, потому что они не ждали моих прикосновений. Ноги сами шагали вперед, дальше, прочь, домой.

Я вышла из школьного двора и завернула за угол, направляясь к Фридхемсплан. Прошла по мосту Вэстербрун, думая о тех, кто спрыгнул с него в манящую блестящую воду. Еще больше, правда, я думала о тех, кто сумел удержаться от искушения, несмотря на тяжесть на сердце и легкость в ногах. О том, какого восхищения они заслуживают. О том, как они сильны.

Я прошла Хорнстулл, перешла мост Лильехольм, с его велосипедистами, с визгом проносящимися мимо, как мясные снаряды, и агрессивно гудящими машинами. Вспомнила надпись, которая долго украшала одну из крыш у моста:

ТЕБЕ ТОЖЕ ОДИНОКО?

Жирные белые прописные буквы на черном фоне. Теперь они исчезли, крыша была стерильно чиста.

Да, мне тоже одиноко, подумала я, мне так адски одиноко.

Я была как никогда близка к тому, чтобы отправиться прямиком в знаменитый салон татуировок «Doc Forest», швырнуть на прилавок несколько тысячекроновых купюр и воскликнуть:

— Мне, пожалуйста, ассорти из членов и свастик!

На самом деле, конечно, никуда я не пошла. Да и на те двести крон, что лежали у меня в кошельке, я в лучшем случае могла бы разжиться контуром головки члена.

Joy Division пели в моих наушниках:

When routine bites hard and ambitions are low And resentment rides high but emotions won’t grow. And we’re changing our ways taking different roads. Then love, love will tear us apart again[24].

Не в любви ли корень всех мировых бед и страданий? Если бы человек никого не любил, ему было бы все равно.

Как бы мне хотелось заснуть — и проснуться равнодушной.

* * *

Только ближе к вечеру я снова начала оживать. По мере того, как сумерки сгущались и квартиру заполняла темнота, я чувствовала прилив новых сил, как самый настоящий вампир, не зря я на них похожа. Я вытащила из пакета футболку Вальтера и, не успев даже задуматься над тем, что делаю, занесла фломастер прямо над круглым кровавым пятном и написала:

Я УМЕЮ ВЕРБАЛИЗОВЫВАТЬ СВОЙ СТРАХ!

Затем я решительно взялась за челку и отрезала ее под корень. Не могу же я ходить, как старый нацист, в самом деле.

В двадцать минут седьмого, то есть за десять минут до обещанного папиного возвращения домой, я надела футболку Вальтера, выкинула отрезанные волосы в мусорное ведро и отправилась в школу.

* * *

Темные тени укрывали все углы художественной мастерской тонким серым одеялом, только у доски горела единственная слабая желтая лампа. Я не глядя протянула руку и нажала на вертикальный ряд из трех выключателей на стене. Люминесцентные лампы замигали и загорелись одна за другой. Сейчас я заметила, что они гудят, причем довольно громко, — днем я никогда не обращала на это внимания. Одна из ламп нервно мигала в течение нескольких секунд, прежде чем зажечься окончательно.