Читать книгу "Террор и демократия в эпоху Сталина. Социальная динамика репрессий - Венди З. Голдман"

Делегаты пленума — видные руководители профсоюзов и ВЦСПС со вниманием слушали речь Шверника. Они не были удивлены, поскольку регулярно читали партийную и профсоюзную прессу, Один находчивый руководитель выразил свою мысль словами: «Профсоюзы сделают “большой поворот” в области профдвижения лишь тогда, когда на деле будем хорошо и добросовестно проводить его в жизнь Большое количество профработников, которые считают, что все может идти самотеком, на повороте “выпадут из тележки”». Впервые они высказывали свое мнение о смене курса публично как представители единой группы. Их реакция, поначалу защитная, включала весь диапазон эмоций — от страха до энтузиазма, они приняли новые лозунги в надежде, что новый курс поможет реализации их надежд и интересов. По содержанию выступлений делегатов можно было судить о том, как они предполагают действовать, что и показал дальнейший ход кампании. Одни воспользовались новым курсом, чтобы защищать интересы рабочих своих предприятий или предать гласности условия, существовавшие на заводах, другие вышли на трибуну для того, чтобы обвинить своих начальников, некоторые нарочито демонстрировали свою неприязнь по отношению к недавно арестованным коллегам по профсоюзной работе. Делегаты критиковали все и вся, в том числе и самого председателя ВЦСПС Шверника.

Некоторые выступавшие развивали тезис, впервые озвученный Сталиным и Ждановым, об утере профруководителями связей с народом. Н. В. Воронина, пожилая работница «Электрозавода», крупного московского предприятия, работавшая там с 1900 года, воспользовалась случаем, чтобы привлечь внимание к жалобам трудящихся женщин. Ее забота о нуждах рабочих привлекла внимание профсоюзных руководителей, которые в 1933 году назначили ее членом Президиума ВЦСПС. Она всесторонне критиковала то руководство, к которому принадлежала сама, возмущенно обвиняя руководителей ВЦСПС за невнимание к нуждам 23 тыс. рабочих на ее заводе. «Я расскажу, как мы там работаем, — сказала она. — Безобразий там куча». Рабочие боролись с постоянными простоями, мизерным жалованьем, с беспорядками на производстве, страдали от ужасающих жилищных условий. На «Электрозаводе» за три года сменилось пять председателей профкома. Их никто не выбирал, они ни перед кем не отчитывались. «По сталинской Конституции каждый имеет право на труд, на образование, на отдых, — заявила она, — а что мы имеем на ламповом заводе?» — В подавляющем большинстве на заводе работали женщины. — «Есть работницы, которые имеют по двое или трое детей, а мужей не имеют, и благодаря простоям получается, что работница получает 150 рублей в месяц. Она клянет партию и правительство. А партия и правительство не виноваты. Виноваты профорг и хозяйственники, которые не умеют бороться с этими простоями. В результате чего работница получает мизерное жалованье». Воронина была в ярости из-за отсутствия заботы о детях. Она заявила: «В результате декрета партии и правительства о запрещении абортов у нас 500 женщин пошли по декрету в отпуск, 300 женщин готовятся к декретному отпуску, а 200 женщин носят своих детей в завком. Строим мы ясли? — Нет». Она рассказала, что директор завода обещал выделить 180 коек для детей, но ни одной детской кроватки так и не нашлось. «Работницы говорят, что было постановление партии и правительства, чтобы мы рожали, чтобы построили учреждения, куда девать детей». Миллионы крестьян работали в городах и новых поселках, но жилищное строительство сильно отставало. «Работницы зачастую ночуют на заводе. Дома стоят на столбиках. Столбики подгнили. Хлопнешь дверью — дом качается». Рабочие были лишены законных компенсаций по страхованию, что было попыткой «сэкономить» фонды социального страхования, которые, в конце концов, никогда не тратились для этих целей. Воронина воскликнула: «Между тем у нас есть рабочие туберкулезные, нервно-расстроенные, люди, которые по пять лет ходят по разным комиссиям, не могут никуда поехать, чтобы поправить свое здоровье, а миллионы денег лежат мертвым капиталом. Это безобразное состояние». Критический накал выступления Ворониной стремительно нарастал. Старые рабочие, проработавшие на производстве более сорока лет, боялись уйти на пенсию с пособием в 75 рублей в месяц. Они потеряли трудоспособность, и хозяйственники считали их «накладными расходами». Однако они заслуживали лучшей участи. В цехах не было вентиляции, часто стояла жара более пятидесяти градусов. Воронина сокрушенно воскликнула: «О прохладительной вентиляции говорим уже пять лет, но никакого улучшения нет», — внезапно все участники пленума зааплодировали.

Реакция на речь Ворониной показала, что профсоюзных руководителей все же тронул искренний призыв обратить внимание на интересы рабочих. Однако после аплодисментов посыпались вопросы: кто, как не профсоюзные работники и руководители ВЦСПС несут ответственность за отсутствие вентиляции? Например, Воронина сама была членом Президиума ВЦСПС — высшего профсоюзного органа. Она пожаловалась, что никто не подсказал ей, что делать. Она пыталась добиться приема у Шверника, Евреинова и других руководителей ВЦСПС, но «ни с одним секретарем не имела чести разговаривать». Только однажды, в 1931 году, она встретилась на своем заводе со Шверником. «Ежемесячно присылают протоколы, прочитаю и положу, — сказала она. — У меня их целая кипа. Что с ними делать?» Стремление снять с себя ответственность и предстать наряду с рабочими жертвами других руководителей — эта тема постоянно звучала в выступлениях делегатов пленума. Многие повторяли слова Ворониной: «Никто не сказал нам, что делать». Делегаты пленума, многие из которых занимали руководящие должности в ЦК Союзов и в ВЦСПС, обрушились с яростной критикой на секретарей ВЦСПС. Порой казалось, что каждый делегат специально искал кого-то выше по чину, чтобы предъявить ему обвинения. Председатель ЦК Союза рабочих хлопчатобумажной промышленности Москвы и Ленинграда А. В. Артюхина обвинила Шверника, председателя ВЦСПС, его секретаря Евреинова и всех тринадцать членов Президиума (в составе которого была и Воронина) в неспособности обеспечить руководство центральных комитетов профсоюзов.[42] «У нас очень много вопросов больных, требующих немедленного решения», — воскликнула Артюхина. Бывший секретарь ВЦСПС В. И. Полонский был недавно смещен со своего поста. «Я не имею в виду его, — сказала она. — А как насчет оставшихся товарищей? С каким бы я вопросом не пришла к т. Евреинову, всегда получала один ответ: “Решай сама”». Она возмущенно спросила участников пленума: «Где тт. Аболин, Евреинов и другие секретари?» Артюхина отметила, что она представляет профсоюз рабочих, насчитывающих 350 тыс. членов и 42 штатных профработников. Повторяя жалобы Ворониной, она заявила: «Нам нужна помощь, а не бумаги». Она также была в ярости от декрета против абортов и нехватки детских учреждений: «Кто должен проверять в действии этот декрет? — Конечно, ВЦСПС».

Председатель ЦК Союза рабочих обувной промышленности С. Л. Брегман также переложил вину с Президиума и Центральных комитетов на секретарей ВЦСПС. Он долго и нудно перечислял проблемы, существующие на местном уровне: «У нас нет помощи, нет проверки, нет контроля». Он так много жаловался на руководителей высшего звена, что кто-то раздраженно выкрикнул из зала: «Но вы же являетесь членом Президиума!» Брегман отказался признать свою ответственность и резко возразил: «Секретариат и Президиум напоминают плохо сыгранный оркестр без дирижера». Он избрал распространенную тактику: покорно признавать все неудач, чтобы обвинить в них своих собственных руководителей. Критикуя руководство ВЦСПС, он справедливо заметил: «Гораздо лучше сидеть в кабинете, давать указания, ограждаясь бумажными баррикадами». Особенно остро Брегман нападал на Евреинова — секретаря ВЦСПС. «Для секретарей большое событие, когда они бывают на предприятиях, — усмехнулся Брегман. — За два года т. Евреинов один раз выехал на Урал. Какое же здесь руководство?» Пока Брегман старался показать себя отважным и открытым борцом против «бюрократов», его собственное положение в Президиуме ВЦСПС и председателя ЦК Союза рабочих обувной промышленности свело на нет героический порыв.