Читать книгу "Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи"

Предложение показалось вполне приемлемым в сложившейся ситуации и было сделано экспромтом, вряд ли можно было заподозрить Микелетто в обмане. Как же могли Санча и Лукреция, хорошо зная Чезаре и постоянно находясь начеку, попасться в ловушку? Как они могли не продумать такой момент, что для безопасности Альфонсо кто-то один всегда должен оставаться в комнате?

Конечно, следует помнить, что к этому моменту женщины уже не жили в состоянии постоянного кошмара и чувствовали определенную защищенность, основанную на заверениях папы и лицемерном поведении Чезаре. Несмотря ни на что, Лукреция все же старалась хорошо думать о брате. Она любила его, даже зная, что мужская ненависть требует крови. Возможно, она считала, что, поскольку собственной рукой восстановила то, что Чезаре пытался разрушить, все еще можно переиграть. Более того, предполагаемый отъезд Альфонсо в Неаполь был равносилен признанию в том, что арагонская династия отказывается от мысли продолжать борьбу с помощью молодого герцога и супружеская пара де Бисельи собирается впредь вести уединенный образ жизни. Чезаре получал Ватикан, поскольку отъезд являлся молчаливым согласием, а Альфонсо – жизнь. Объяснения вполне достаточные не только для Лукреции, но и для Санчи, тем более что Санча всегда действовала под влиянием момента независимо от того, верила она в то, что делает, или нет. Одним словом, она была натурой страстной, извечным нарушителем спокойствия. Но вернемся к нашему повествованию. Две эти женщины (здесь нет никаких расхождений с мнением флорентийца, который сообщает, что они добровольно покинули комнату, и с версией венецианца, который говорит, что их насильно выставили наружу) находят приемлемым совет дона Микелетто и, объяснив, что вернутся через минуту, бегут к папе. Но как только дверь за ними закрывается, дон Микелетто тут же бросается к алькову, где лежит Альфонсо. Согласно записи флорентийца, Альфонсо, еще недостаточно окрепший, встает на ноги, и, похоже, это резкое телодвижение являлось отчаянной попыткой противостоять жестокой смерти, уготованной ему. Затем он падает, подняв руки и моля о пощаде. Палач неумолим, и в мгновение ока все заканчивается.

Вернувшись из апартаментов понтифика и обнаружив, что дверь в комнату Бисельи охраняют вооруженные люди, Лукреция и Санча сразу догадались, что Альфонсо мертв. Дон Микелетто принялся объяснять, что от случайного падения началось сильное кровотечение, вызвавшее смерть, но женщин не проведешь, и они почувствовали, что стали жертвами страшного предательства. Скоро дворец заполнили рыдания, призывы к Альфонсо, причитания. Несмотря на горе несчастных женщин, я очень сомневаюсь, что им позволили увидеть тело убитого герцога и, уж конечно, не разрешили присутствовать на скромных похоронах вечером 18 августа. При свете двадцати факелов герцога де Бисельи, сопровождаемого небольшой группой монахов, шепчущих молитвы, и архиепископом Козенца Франческо Борджиа, перенесли к месту погребения в Санта Мария-делла-Феббри, маленькую церковь рядом с собором Святого Петра; сейчас на этом месте находится базилика. Тщетны блеск и суета этого мира, только духовные слова несут сострадание, надежду и обещание справедливости.

«Папа не в духе, поскольку по вине обстоятельств король Неаполя и его собственная дочь пребывают в отчаянии», – написал Катанеи, и его мнение подтверждают остальные наблюдатели, находившиеся в пределах досягаемости отраженного горя Лукреции. Ей предстояло не только выдержать горе, но и вытерпеть насмешки. Спустя два дня после смерти Альфонсо Валентинуа с сотней копьеносцев навестил Лукрецию, чтобы все поняли: он нуждается в защите против заговоров, замышлявшихся за стенами дома Бисельи. Сторонники Чезаре распространяли слухи, подкрепленные доказательствами предполагаемых заговоров, но они были быстро опровергнуты. Слуги Альфонсо все еще незаконно удерживались в замке Сант-Анджело, и Валентинуа объявил о своем намерении провести расследование и разослать полученные выводы во все королевские дворы Италии и прежде всего в синьорию Венеции, поскольку каждый должен понимать натуру врага, с которым он борется. Санудо пишет, что эти сообщения не произвели желаемого впечатления и выводы «никогда и никуда не поступали»; и так понятно, что они никогда не могли быть сделаны.

Лукреция осталась наедине со своим горем. Ее слезы в скором времени стали действовать на нервы понтифику, поскольку ему было совершенно непонятно, почему двадцатилетняя женщина, у которой еще все в будущем, должна так страдать. Поло Капелло, венецианский посол, чьей информации я особенно доверяю, пишет: «Раньше мадонна Лукреция, дочь папы, отличавшаяся здравым смыслом, пользовалась благосклонностью, но теперь папане слишком любит ее». Лукреция упорно оплакивала молодого мужа, поскольку не только понимала смысл утраты, но, вероятно, чувствовала раскаяние, что сыграла роль злого гения в жизни Альфонсо. Чего папа просто был не в состоянии понять, так это подлинности ее горя. Слезы Лукреции, своеобразная форма протеста, привели к потери папской милости, причем сделано это было преднамеренно. Она не желала успокаиваться. Пришло время, когда она больше не могла находиться в своих комнатах в Ватикане, а вид могильный плиты Альфонсо приводил ее в невменяемое состояние. Лукреция обратилась с просьбой и получила разрешение уехать в Непи, куда и отбыла 30 августа в сопровождении шестисот всадников. Миновав Кассиу и Америну, 31 августа она увидела древние стены Этрурии.

При виде Непи у Лукреции сами собой потекли слезы, но ради маленького Родриго она заставила себя улыбаться. Ей казалось, что жизни пришел конец и для нее закрыты все двери в будущее. Но в Риме уже вынашивали планы следующего замужества Лукреции.

Разгромив Сфорца и вновь завоевав Миланское герцогство, король Франции вспомнил о соглашении с Валентинуа и отправил в Романью усиленное подразделение французской армии. Одновременно с этим в Риме Валентинуа с Ватиканом, который находился всецело в его распоряжении и где никто не посягал на его авторитет, готовился к соединению с французскими полками. Чеза-ре имел хорошо оплачиваемую, прекрасно экипированную десятитысячную армию. Высококлассные командующие из аристократических домов Италии, такие, как Орсини и Савелли из Рима и Баглиони из Перуджи, числились в ведомости на денежное содержание, причем общий фонд вырос за счет средств, выделенных новыми кардиналами в сентябре 1500 года. Сразу же после назначения кардиналов Чезаре пригласил их на прием, устроенный в помещениях, расположенных над апартаментами Борджиа, туда, где несколькими годами позже Рафаэль написал свои «Диспут» и «Афинская школа». Престиж Чезаре возрос. Еще бы, ведь он смог собрать у себя за столом столько кардиналов! И он увеличился еще больше. Ещедо отъезда Чезаре из Рима к папе из Чезены прибыло посольство с просьбой передать власть над городом герцогу Валентинуа, который, по их мнению, хорошо известен своими либеральными взглядами, мудростью и является одним из наиболее выдающихся военачальников в мире (все это «чепуха» и «вздор», по мнению Катанеи). Чезена сдалась сама; войска Чезаре и союзников двинулись на Пезаро, где первый муж Лукреции пребывал в состоянии хронического возбуждения.

Смерть Альфонсо де Бисельи принесла Джованни Сфорца некое горькое удовлетворение; ведь ему-то удалось избежать подобной участи. Джованни было непросто утешиться после неудачного приключения с Лукрецией, и уже в 1499 году венецианский информатор написал, что «тиран Пезаро плохо переносит разлуку с женой». Влиятельные миланские родственники, которых Джованни всегда считал непобедимыми, оказались разгромлены, и он пришел в ужас, когда стало ясно, что близок его собственный конец. С началом наступления Валентинуа Джованни разослал призывы всем влиятельным лицам, но это была пустая трата времени. Все, что он смог сделать, когда враг был уже на подступах к Пезаро, так это спрятаться у брата первой жены, Франческо Гонзага, в Мантуе. Там Джованни обнаружил небольшую группу известных эмигрантов, среди которых была Лукреция Кривелли, очаровательная экс-возлюбленная Людовико Моро; здесь находился и Гулиельмо Каэтани, герцог де Сермонета, которого Борджиа лишил состояния. Джованни Сфорца оказался уместным дополнением в этой компании, и можно представить, с каким удовольствием общество Мантуи, возглавляемое великолепной маркизой Изабеллой д'Эсте, упражнялось в ядовитой критике семейства Борджиа.