Читать книгу "Русь сидящая - Ольга Романова"

В общем, с Хадижат мы надолго. Дагестанская мисс Марпл, 80 лет красотке, удивит нас еще не однажды. Пришла тут сентябрьским утром, нас еще не было никого, ждет у порога. Первым комендант наш пришел, Вова-Жиган.

— Здравствуй, Жиганчик, дорогой! Список мне сейчас скорее давай.

— Какой список, бабушка Хадижат?

— Список всех евреев.

Тут даже Вова-Жиган растерялся, посадил бабушку Хадижат кипяток пить, а сам давай всем звонить: бабушка Хадижат пришла, требует список евреев.

Оказалось, бабушке Хадижат сказали, что все правозащитники — евреи. Хадижат запомнила. А потом прочитала на отрывном календаре: сегодня Рош ха-Шана, еврейский новый год. Ой! Большой, наверное, праздник. Бабушка Хадижат пошла в синагогу — спросить, что подарить на новый год правозащитникам. Ей в синагоге дали бесплатные билеты на новогодний еврейский концерт, и она пришла с ними к нам. В итоге в концерт с бабушкой Хадижат пошли Вова-Жиган с Ирой Шигабутдиновой, вот такое наше еврейское представительство, но всем понравилось, душевная, говорят, была музыка, жалостливая. А бабушка Хадижат даже плакала:

— Совсем как наши песни! Еще там парень был из Дагестана, совсем молодой — может, ему 70, а может и 80, как мне, красивый такой. Я его спрашиваю: “Ты зачем здесь?” А он говорит: “Я иудейского воспитания, я тат”, вот телефон мне на бумажке написал. Ты как думаешь — позвонить? Может девушка первая звонить парню? Нет, конечно. Ну ведь тат — еврей? Девушка, конечно, может первая звонить правозащитнику. Пусть меня защищает. А я его с праздником поздравлю. Скажи, когда у евреев Рождество, если Новый год был три дня назад?

Валька

У Вальки два состояния: она либо рыдает, либо поет песни. Рыдает Валька в голос, с подвоем, разбрызгивая слезы, как крокодил в мультике. А вот песенное состояние у Вальки вариативное: она может мурлыкать себе под нос еле уловимое легато или стаккато, а погружаясь в мысли, она раскачивается на стуле и издает что-то буддийское, типа “Ом-м-м-м”, но может легко и с места уйти в надрыв “Ой на что ж ты, маменька, да ж меня ж рожала!!!”, или набуровить себе чайковского, прикусить калачиком, повести спелым плечиком: “А я сяду в кабриолет, и уеду куда-нибудь!” У Вальки вообще все спелое, кроме мозгов. Но это в хорошем смысле слова — баба-то она хорошая, добрая, и не шалава какая, а женщина с пониманием и статью.

— Валь, тут лифчики для женских зон привезли, твой размер есть, тебе оставить?

— А красивые?

— Красивые, Валь!

— Нельзя мне красивые, у меня муж ревнивый… Ты посмотри, может, некрасивые есть?

Валька — наш контингент. У Вальки все вокруг сидят — сын сидит, племянник сидит, и пришла она к нам за помощью, мы адвоката ей для деток оплачиваем, их посадили, а они не виноваты, хоть и остолопы. Мы оплачиваем Вальке адвоката, но не целиком, а в доле, целиком не можем, потому что мы не понимаем, почему у Вальки нет денег. Вальке сорокет, она задорная справная баба, все может: парикмахер она хороший и маникюр-педикюр тоже может, но не работает. И мы никак не можем понять — почему. Валька говорит: как вы не понимаете? У меня сын и племянник невиновные в тюрьме сидят! Я не могу работать. Я в переживаниях.

— Так у всех так, Валь. Все работают, тюрьма — дело дорогое. Да и отвлечешься от своих страданий заодно, очень трудотерапия помогает.

У Вальки большая семья. У Вальки есть, стал быть, ревнивый муж, он дальнобойщик, но не работает, ему что-то как-то ставки не нравятся. Дома сидит — дешевле на диване, чем по таким ставкам корячится. Вот еще брат имеется, ему сорока нет еще, он тоже дальнобойщик, временно не работает, а также временно разведен. Жена ему редкая стерва попалась: прямо из дома выгоняла — иди, говорит, в рейс на работу, а сама куда намылилась? Известно же — куда. Прямо и двое детей ей не помеха, лишь бы мужа с рук сбыть. Бывают же такие корыстные бабенки. Оль, вам там никому жених непьющий не нужен? Да, а еще была сестра, вот чей сын вместе с Валькиным в тюрьму сел, но сестра от рака померла, очень мучилась. Совсем не было денег ей лекарств купить и на памперсы под конец тоже не было, жутко умерла она, вся в дерьме по пояс. Муж-то был у нее, конечно. Хороший мужик, ветеран Афганистана. Нет, не работал. Ну сама посуди, он же в Афгане воевал, у него травма. Ну и что, что тридцать лет, как война кончилась? Это ж война. А потом, у них еще дочка, ей 14 лет, а с подростками трудно, мать-то померла. А еще у меня дочка, тоже подросток, боксом в секции занимается, мне ж ее на секцию отвезти-привезти надо? Ну вот, а ты говоришь — работать. Когда работать-то?

Валька при этом безотказная и работящая. И без дела сидеть совсем не может. То придет — окна помоет, то увяжется с нами в пять утра в приют для бездомных и останется там на сутки, пока всех не перемоет и не перестрижет.

— Валь, а живете-то вы на что?

— На кредиты. То я возьму, то муж, то брат. Вот еще квартиру заложили два года назад, а теперь продать не можем.

— Валь, а как же вы заложенную квартиру продаете? Или вы кредит выплатили?

— Да как же его выплатить-то? Не, нам его никак не выплатить.

— Валь, а много кредитов-то у вас?

— Да я и считать-то боюсь. Все одно не выплатить никогда, и чего считать-то?

— Валь, может, вам всем работать пойти?

— Да зачем же нам работать? Тогда все, что заработаем, на кредиты и проценты пойдет — нет нам никакого смысла работать.

Валька не может думать про завтра. Даже не про то завтра, которое через десять лет, а про то, которое наутро. Валька не ходит в магазин, но дом у Вальки — полная чаша. Вот сегодня опять с пирогами пришла, сама испекла: половина с капустой, половина с рисом, луком и яйцом.

— Валь, а продукты ты где берешь? Ну вот яйца там, муку, рис…

— Так в деревне же.

— Валь, ты в Электростали живешь, там рис не растет.

— Так я ж на спирт меняю!

— Валь, а спирт где берешь?

— Так из Орла мне со спирзавода приносят.

— Валь, а в Орле у тебя кто?

— Так нет у меня никого в Орле, оттуда спиртовозы идут и нам завозят.

— А ты им что?

— Так пироги же.

И как-то все у Вальки нараспев выходит. Ну, конечно, если там про сына спросишь, или про кредиты, или про сестрицу покойную — тут Валька, ясное дело, принимается рыдать. Тогда ей чайку хорошо подсунуть — она отхлебнет разок-другой, да сразу окна мыть принимается, или бомжей стричь, или раковину тереть до блеска рекламной стоматологии, и вот уже мурлыкает под нос: “Быыыывааает все на свете хорошо, в чем дело, сразу не поймешь…”

И не знаешь, что с Валькой делать. То ли дрына ей вдоль спины, то ли поставить в уголок и любоваться на красоту, характер и смекалку. И пироги, конечно, у нее чудо как хороши.