Читать книгу "Почти семейный детектив - Людмила Мартова"

Нет, это была действительно волшебная ночь, которая была дана ей в награду за предыдущие десять лет. Хотя какие десять. Без Галицкого каждый год вполне мог сойти за десять.

— Сто лет одиночества, — пробормотала она, поцеловала Галицкого в плечо, хранившее отметины от ее зубов, и тут же уснула, словно бросила поводья.

Глава тринадцатая
Новые потери и неожиданные находки

Когда Ганна проснулась, в спальне никого не было. Она потянулась, прислушиваясь к ощущениям. Голова не болела и не кружилась, зато тело ныло, как после тяжелых физических упражнений. Ганна вспомнила ночную «акробатику» и невольно покраснела. И как это у Галицкого получается — толкать ее на сплошные безумства. А кстати, где он…

Она вылезла из кровати, натянула лежащий рядом пушистый белый халат, поскольку уснула обнаженной, и ее пижама, целомудренная мягкая пижамка куда-то пропала, видимо, стыдясь своей хозяйки.

Завязав волосы в узел, по утрам она ходила именно так, уже потом сооружая на голове что-нибудь мало-мальски приличное, она потрогала шишку, вокруг которой, к счастью, никто не выстриг проплешину, и вышла в гостиную.

Стоящий посредине комнаты стол ломился от снеди. Там была яичница, паровой омлет, вареные яйца, ветчина, колбаса, сыр нескольких видов, в том числе обожаемые Ганной, но попавшие в незаслуженную опалу пармезан и рокфор с плесенью, оладьи, какая-то каша, жареные сосиски, нарезанные помидоры, огурцы, бананы, киви и виноград.

— Ты что, пока я спала, ограбил близлежащий магазин? — спросила Ганна у невозмутимо сидящего во главе всего этого великолепия Галицкого.

— Нет. Я просто заказал завтрак в номер, но так как я не знал, что ты будешь есть, то заказал все. Как ты себя чувствуешь?

— Великолепно. — Она потянулась всем телом и подумала, что эта сцена напоминает ей фильм «Красотка». Что-то киношное, не настоящее, слишком красивое, было в этом великолепном завтраке, и она, минуту подумав, спросила: — Галицкий, ты что, жалеешь о том, что было ночью? Или просто стесняешься?

— Я не жалею и не стесняюсь. Я просто тебя боюсь, — вдруг выпалил он. — Ты же отличаешься от всех нормальных людей. Я никогда не знаю, что ты выкинешь. А вдруг это ты жалеешь или стесняешься и сейчас захочешь сбежать от меня на следующие десять лет.

— Пожалуй, не захочу, — счастливо улыбаясь, сказала Ганна. — По крайней мере, пока в моих планах подобное не значится.

— Ты при составлении своих планов учти, что я никуда тебя больше не отпущу, — раздувая ноздри, сообщил Галицкий. — Все, хватит, промаялись дурью два идиота. И если в твоих планах: вернуться на свою идиотскую работу, увезти из Москвы моего сына и жить с этим твоим идиотом, которого ты по недоразумению принимаешь за мужчину только на том основании, что он носит штаны, — то имей в виду, я тебе этого не позволю. Ты будешь жить со мной, и наш сын будет жить со мной и ходить в гости к обожающей его бабушке, ты будешь писать книги, а я буду решать все остальные проблемы. И если этот твой слизняк попробует меня остановить, я его убью.

— Ох, разошелся! — Ганна смотрела иронически, но внутри у нее все пело. — Только третьего трупа нам не хватает. Да еще чьего, Генькиного. Тьфу на него, плюнуть, растереть и забыть. Илья, ты знаешь, я такая была дура, и…

Она не успела договорить, потому что в дверь номера постучали. В залитой утренним солнцем комнате это было совершенно не страшно, не так, как накануне. Но, как и вчера, на пороге оказался Павел Горенко.

— Дядя Гарик не злопамятный, — сообщил он. — И хотя меня вчера цинично выгнали, беспардонно указали на дверь, я пришел, потому что не гордый.

— Проходи, негордый. Есть будешь? — Ганна улыбалась Гарику, потому что сегодня любила весь мир. Она уже не помнила, что подозревала его в убийстве, однако Гарик, хоть и сказал, что незлопамятный, об этом не забыл.

— Будешь кормить убийцу из своих рук? Эх, Ганна Михална, нет в тебе гражданского самосознания.

— Ну ладно, ты мне теперь это до конца дней моих будешь припоминать? Ну, хочешь, я извинюсь.

— Не хочу. — Гарик прошел к столу и смачно начал жевать сосиску. — Что с тебя взять. Ты ж творческий человек. Ты фантазией на жизнь зарабатываешь. Так что бог с тобой. Прощаю. А у вас, как я погляжу, все хорошо?

— Нормально, — сухо сказал Галицкий, не склонный изливать душу даже перед близким другом. — Ты ешь и молчи. Нам с Ганной поговорить надо, пока повседневные дела не завертели.

— Повседневные дела — это, я надеюсь, «Лiтара»? И Дзеткевич, — уточнил Горенко.

— Да, но для начала я хочу, чтобы Ганна рассказала, как она сходила к матери Краевского. Возможно, это важно, хотя я и не понимаю, почему.

— К матери убиенного писателя? — изумился Гарик. — Ганка ходила? Зачем? И как она ее нашла?

— Я Валю с детства знаю, — объяснила Ганна. — Мы в одном дворе выросли. Я как увидела труп, у меня аж сердце защемило. Он хоть и неприятный был, даже в детстве, а как кусочек прошлого оторвали.

— Где ты увидела труп? — Горенко по-прежнему ничего не понимал.

— Ганна ездила со мной, когда Милена позвонила, — объяснил Галицкий. — Там и выяснилось, что Вольдемар Краевский — это Валентин Ванюшкин. В общем, она нашла адрес его матери и позавчера к ней потащилась. Ее по голове ударили в аккурат, когда она с этой встречи шла.

— Но мы же решили, что ее Дзеткевич по голове ударил. Он ее что, выслеживал?

— А почему нет? Может, и выслеживал. Это мы у него обязательно выясним. Но про встречу с Ванюшкиной ты все-таки расскажи.

— В общем, пришла я на улицу Ленина, нашла номер дома, который мне был нужен, — послушно начала Ганна. — Мне еще показалось, что за мной кто-то из окна наблюдает, но потом оказалось, что смотрели с третьего этажа, а тетя Наташа, мама Валькина, живет на втором, так что этот кто-то просто так смотрел. Тетя Наташа меня впустила и сразу узнала. Мы прошли на кухню и…

Ганна подробно и обстоятельно рассказывала о своей встрече с Натальей Ванюшкиной. Галицкий слушал внимательно, как и Гарик, который даже подался вперед, чтобы не пропустить ни одного ее слова. Лицо у него было задумчивое и отчего-то напряженное.

— В общем, она непонятно рассказывала про то, что Валька мечтал разбогатеть, но что шальные деньги до добра не доводят, а она всегда ему говорила, что чужое выйдет ему боком, — продолжала Ганна. — Может, я и не слово в слово рассказываю, но близко к тексту. Я пыталась у нее уточнить, что именно она имеет в виду, но она никак не хотела говорить, а давить на нее я боялась. В общем, я так поняла, что Валька незадолго до смерти где-то раздобыл что-то очень ценное, и пытался это ценное продать. И из-за этого его убили.

— И что это ценное, ты не знаешь? — спросил Гарик.

— Понятия не имею.

— Зато я имею, — мрачно сказал Галицкий. — Портсигар Фаберже, который украли из банковской ячейки моей мамы, — очень ценная вещь. Миллион долларов, не хухры-мухры.