Читать книгу "Синдром Е - Франк Тилье"

Подошли к машине, настоящему «Пежо-504», припаркованному на границе коптского Каира, рядом с мечетью Амра. Нахед предложила комиссару занять место рядом с водительским, и «пежо» двинулся вдоль правого берега Нила вверх по улице Курнееш. Вечерело. На минаретах отдаленных мечетей, на многопалубных лайнерах и скромных фелюгах зажигались огоньки. Люди прогуливались по набережной целыми семьями, покупали фуль медамес – желтые бобы, сбрызнутые лимоном. Шарко ощущал величие этой реки, потребность народа поклоняться ей.

Разговор продолжался, но, когда Нахед попросила комиссара рассказать о его семье, о жене, он прижался лбом к стеклу, уставившись на тихие волны Нила, ответил только, что он никогда больше не увидит ни жены, ни дочери, разве что во сне, и замолчал. Зачем говорить? О чем тут рассказывать? О том, что с тех пор не было ночи, когда тоска по Сюзанне и Элоизе не душила бы его, не давила бы на него так, что он вообще не мог глаз сомкнуть? О том, что причиной гибели семьи стала его работа, а теперь та же работа медленно, но верно ведет его в бездну старости, где не будет места ни единому солнечному лучу? Нет-нет, ему нечего рассказывать. Не здесь, не сейчас. И не ей.

Десять минут спустя они были на улице Талаат-Харб. Насколько хватало глаз – лавочки с одеждой, бары, кинотеатры с французскими названиями, старинные дома на манер тех, что строили в Париже при бароне Османе: с колоннами, с окнами, обрамленными статуями в греческом стиле. Все здесь напоминало о том, что в начале двадцатого века египтяне хотели сделать из центра Каира подобие европейского квартала и что это им почти удалось. Впечатление усиливали бредущие во всех направлениях толпы пешеходов: американцы, французы, итальянцы…

Нахед присмотрела местечко для парковки на улочке рядом, и буквально через минуту она уже передавала бакшиш консьержу дома – просто за то, что тот отворил дверь. Этому скорее сторожу, чем консьержу (Нахед назвала его «бауаб»), в дырявых эспадрильях и с рыжей от хны бородой, положено было не только открывать дверь, но еще и мыть машины, подносить покупки… Внешне он мало подходил к роскошному интерьеру здания – жилища для богатых, которое просто-таки излучало чувство собственного величия.

Оказавшись наедине с Шарко в лифте, молодая женщина прикрыла платком голову и занавесила лицо. Остались видны только ее сверкающие, как драгоценные камни, глаза, отчего она сразу преобразилась в загадочную, полную тайн прелестницу. Когда она, занавесившись, чистым голоском произнесла: «Было бы жаль сразу настроить против себя Атефа Абд эль-Ааля из-за этих религиозных предубеждений», тонкая, почти прозрачная ткань платка, под которой едва обрисовывались губы, заколебалась, и Шарко был мгновенно покорен, если не околдован.

– Но откуда вам известно, что он мусульманин?

– Думаю, тут больше шансов за, чем против.

– А что вы вообще о нем знаете?

– Из посольских документов много не выудишь. Он был торговцем, а сейчас у него две пошивочные мастерские: шьет рубашки. Дело, которое он открыл спустя год после смерти брата, процветает. Готовые изделия Атеф продает оптом в модные лавочки Александрии. Он и его покойный брат родом из Верхнего Египта, выходцы из деревни, родители были бедняками. В Каир перебрались подростками, вместе с дядей.

Когда Нахед постучала, открылась дверь напротив и на площадку выглянула пожилая дама с морщинистым лицом. Нахед поговорила с ней и перевела комиссару:

– Соседка сказала, что Атеф сейчас пьет чай на террасе: он всегда в это время, перед вечерней молитвой, пьет чай там, наверху. Мы легко его узнаем, потому что за чаем он читает «Аль-Ахрам». Это такая независимая газета.

Увидев, что собой представляет пресловутая терраса, Шарко чуть в обморок не упал: по всей крыше расставлены железные кабинки, внутри и снаружи – люди: кто сидит в кресле, а кто и вытянулся на матрасе – прямо в облаках. Разноцветные лампочки на протянутых над террасой проводах приплясывали, как паруса фелюг. Пронизывая сумерки, мерцали экраны расставленных как попало по всему пространству телевизоров. Ни дать ни взять – шаткий, неустойчивый, но светящийся муравейник под открытым небом…

– Раньше в этих домах на улице Талаат жили сливки общества: крупные землевладельцы, высокопоставленные сановники, министры… – прошептала на ухо комиссару Нахед. – Эти кабинки служили им для хранения припасов, для стирки белья, а некоторые селили в них собак. После революции тысяча девятьсот пятьдесят второго года все переменилось. Теперь здесь обитают те, кто в прежние времена были слугами. Они и сдают эти кабинки беднякам.

Трудно поверить, что в самом центре столицы, на самой торговой ее улице люди живут в халупках меньше пяти квадратных метров! Нищета тут царит не на земле, не под землей – в метро, как в Париже, тут она разместилась на крышах. Нахед показала пальцем на человека, расположившегося в самой глубине террасы:

– Во-о-он он.

И к новоприбывшим сразу же обратились подозрительные взгляды.

Нахед и комиссар прошли мимо растянувшихся на матрасах мужчин с налитыми кровью глазами: одни разогревали опиум, скатывали из него шарики и клали их под язык, другие курили с помощью стареньких кальянов табак маассель, смешанный с анашой, – мимо играющих в домино или зубрящих уроки детей, мимо стряпающих женщин… Наконец они добрались до Атефа Абд эль-Ааля, сидящего на плетеном стуле лицом к улице. Тот, кого они искали, оказался сорокапятилетним мужчиной с напомаженными, зачесанными назад волосами, одетым в костюм хорошего покроя и обутым в начищенные до блеска ботинки. Чашка с дымящимся чаем стояла на белокаменных перилах. Увидев подошедших к нему людей, Атеф не привстал, даже головы не наклонил, только бросил пару слов, которых Шарко не понял. Переводчица, обрисовывая ситуацию, разразилась в ответ длинной тирадой по-арабски: сказала, что с ней пришел комиссар французской полиции и он хочет задать несколько вопросов о Махмуде и о деле, которое тот расследовал, потому что это старое дело имеет кое-что общее с тем, которым комиссар занимается сейчас.

Атеф аккуратно сложил газету, положил ее на колени, оглядел Нахед с головы до ног и принялся медленно перебирать пальцами янтарные четки. Переводчице снова пришлось взять на себя посреднические функции.

– Он больше не хочет разговоров о брате.

– Скажите ему, что вплоть до последнего дня Махмуд расследовал дело об убийстве, которое произошло за четыре месяца до его смерти. Тогда убили трех девушек. Спросите его, знает ли он об этом хоть что-нибудь.

Атеф помолчал, потом опять произнес несколько слов.

– Он хочет видеть ваше служебное удостоверение.

Шарко достал карточку, протянул Атефу, тот внимательно ее изучил, поводил пальцем по косой полоске цветов французского флага, вернул и только тогда заговорил снова.

– Он говорит, что его брат был очень скрытным и никогда не рассказывал о своих расследованиях. Именно поэтому он и не подозревал, что Махмуд был связан с экстремистскими кругами.

Шарко побродил взглядом по городским огням. Воздух наконец очистился, и египтяне вновь возвращались к своим улицам, к своим корням, вновь обретали покой своих мечетей и церквей.