Читать книгу "Елизавета Тюдор - Ольга Дмитриева"

Зная более чем нервное отношение Елизаветы к вопросу о преемнике, обе стороны приступили к обсуждению этой проблемы, не ставя королеву в известность о своих планах. В этом была их роковая ошибка, ибо завеса секретности, окружавшая дискуссии, в один прекрасный момент могла вызвать у их государыни сомнения в верности ее ближайшего окружения. Сам Норфолк прекрасно понимал, что его согласие жениться на шотландке может быть легко представлено как государственная измена. Но он был абсолютно лояльным подданным, как и другие члены кабинета, поддержавшие идею этого брака. Даже Лейстер был «за». Приходится признать, что Елизавета сама создала столь двусмысленную ситуацию. Она заставила своих министров уважать ее решение не выходить замуж, но не могла принудить их не думать о том, что произойдет в случае ее смерти. Если бы Мария пережила английскую королеву, ее права среди прочих претендентов были бы самыми предпочтительными. И Сесил, и Лейстер, и даже сам Норфолк охотно бы подписали Марии смертный приговор, но поскольку Елизавета не отдала ее на заклание, им приходилось вырабатывать modus vivendi с потенциальной наследницей престола. Каждый из них принимал меры, чтобы до шотландки не дошли слухи о его личной к ней враждебности, и писал вежливые и даже галантные письма, подстраховываясь на будущее. В этих письмах было много обтекаемых фраз и мало искренности.

Иное дело католические магнаты севера — графы Нортумберленд и Вестморленд с их знанием политической ситуации в северных графствах Англии, где большинство населения оставалось католиками и было настроено в пользу Марии Стюарт. Они не могли не искушать Норфолка мыслью о том, что при такой поддержке женитьба принесла бы ему английскую корону даже скорее, чем он мог рассчитывать. Дискуссии приобретали опасный характер. Лейстер и те, кто был поосмотрительнее, ретировались.

Слухи о матримониальных планах Норфолка неизбежно доходили до двора. Сесил, почти единственный, кто не одобрял этих планов, насторожился и поднял на ноги свою тайную службу. Королева, встревоженная этими известиями, тем не менее поступила в соответствии с принципом «video et taceo» («видеть, но хранить молчание»). Она выжидала, наблюдая за тем, как поведут себя ее сановники. Лейстер почел за благо откровенно рассказать ей о переговорах. Норфолк колебался, не зная, как поступить и в чем оправдываться. Наконец он сделал роковой выбор — молчать, будто он и не вынашивал никаких амбициозных планов. Елизавета дала ему шанс объясниться. «Какие новости?» — спросила она герцога, когда он прибыл из Лондона в Гринвич. «Никаких», — был его ответ. «Никаких новостей? — переспросила она. — Вы приехали из Лондона и не можете рассказать нам ничего нового о браке?» Это был сигнал, знак того, что королева в курсе происходящего, но Норфолк не пожелал его заметить, сделав вид, что не понимает, о чем идет речь. Ужиная с августейшей кузиной за одним столом, он так и не нашел в себе сил открыться ей. Елизавета выждала еще несколько дней, прежде чем прямо потребовать от него рассказа о том, что уже хорошо знала от других. Выслушав герцога, она ограничилась тем, что запретила ему вести какие-либо переговоры о браке.

Он по-прежнему был на свободе. Но все те, кто раньше поддерживал Норфолка, теперь избегали его. Любой из них, чтобы выгородить себя, мог представить его намерения королеве в более мрачном свете. Его нервы сдали, он внезапно покинул двор и устремился на север. Мария Стюарт в радостном волнении ожидала скорого освобождения. Герцог сжег за собою все мосты. Он обратился за помощью к Альбе. Но не успели слухи об этом дойти до английских католиков, как силы его покинули. Норфолк вернулся ко двору, пытаясь спасти свою жизнь, и занял уже приготовленное для него место в Тауэре.

Он уже проиграл свою игру, но еще не голову. Несмотря на гнев королевы, официального обвинения в государственной измене не последовало. Однако его неосторожные интриги сыграли роль первого камешка, за которым обрушилась лавина. Слухи о его заключении и чрезвычайные меры, предпринятые правительством на случай волнений среди католиков, спровоцировали последних. Католический север восстал, графы Нортумберленд и Вестморленд повели своих дворян и народ к Тэтбери с намерением освободить Марию Стюарт и провозгласить ее королевой. Все обиды и унижения, которые претерпели эти люди со времен Генриха VIII, разогнавшего их монастыри и разбившего их святыни, все страхи, пережитые ими, когда они прятали в подполах своих домов католических священников и тайно пробирались на мессу, — все это вылилось в их радостном марше под священным знаменем с изображением стигмат — кровоточащих ран Христовых. Восставшие овладели всем севером, с наслаждением разгромили протестантские церкви и остановились в растерянности. Мария Стюарт была спешно эвакуирована, и они не сумели освободить ее. Вестей от испанцев, к которым они взывали о помощи, не было. Они были плохо вооружены и не готовы к длительной войне. Между тем вся остальная Англия была приведена в готовность: флот, местная милиция, ополчение. Против повстанцев собралась настоящая армия, ибо протестантские подданные остались верны своей королеве.

В декабре 1569 года незримая граница между протестантской и католической Англией проходила где-то в районе Йорка, куда спешили правительственные войска. Два религиозных мира недолго противостояли друг другу. Католики потеряли присутствие духа, дрогнули и отступили. Их вожди бежали из страны, оставив свой доверчивый народ расплачиваться за их просчеты и собственную веру. Около шестисот человек было казнено. Слабым утешением их вдовам и сиротам было то, что и графа Нортумберленда схватили в Шотландии, выдали англичанам и его голова также скатилась с плеч. Елизавета впервые пролила кровь. Это была кровь ее подданных, тех, чьи взгляды она не разделяла, но с которыми надеялась жить в мире. Она не могла не поставить эти смерти в вину Марии Стюарт, хотя та и сама была игрушкой в руках судьбы, делающей одних людей от рождения католиками, а других — протестантами. Как бы то ни было, первая жертва на алтарь религиозного фанатизма была принесена. За ней последовали новые.

Среди религиозных зилотов обоих толков расправа над Северным восстанием и последовавший за ней рейд английской армии вдоль шотландской границы, чтобы разогнать силы, готовившиеся из Шотландии оказать поддержку английским католикам, вызвали бурю противоречивых чувств. Протестанты возносили благодарственные молитвы за чудесное избавление страны от опасности, католики скорбели, папа негодовал. В начале 1570 года он издал буллу об отлучении королевы Елизаветы от церкви: ее права на престол (в который уже раз) объявлялись незаконными, а подданные освобождались от присяги и необходимости соблюдать законы, установленные ею. В более прагматичном мире политиков, однако, не изменилось ничего. Католические монархи — и Карл IX, и Филипп II, и император Максимилиан II — дружно сочли папский демарш недомыслием и глупостью и постановили не предавать буллу огласке. Шаткое равновесие сил в Европе было сохранено.

Поразительно, но даже после этих событий переговоры о восстановлении Марии Стюарт на шотландском престоле продолжались, и Елизавета по-прежнему ратовала за ее возвращение на почетных условиях. Королева была прекрасно осведомлена и об интригах Марии с Норфолком, и о посулах шотландки всевозможным католическим кандидатам на ее руку (в том числе герцогу Анжуйскому и Дону Хуану Австрийскому). Взаимное доверие между кузинами было давно похоронено, но они продолжали обмениваться любезными письмами, а Мария посылала Елизавете всевозможные сувениры и символы своей преданности и симпатии — трогательные надписи, сделанные им одним известным шифром, «узлы дружбы» и т. п. Победа над католиками — сторонниками шотландки — стала сильным козырем Елизаветы: в течение некоторого времени соперница не могла рассчитывать на «пятую колонну» в Англии, а иностранные государи не торопились к ней на помощь. В этих условиях Елизавета поставила «гостью» перед выбором: либо она навсегда остается пленницей, либо возвращается в Шотландию. Но ценой этого возвращения должны были стать отказ от претензий на английский престол и признание этих прав за потенциальным потомством самой Елизаветы. Мария не удержалась от шпильки и в документе, который ей представили для подписания, уточнила: «законному потомству», намекая, что Елизавета до сих пор не была замужем. В остальном шотландка уже была готова покориться. Марию необходимо было как можно скорее выдворить из Англии, и нет сомнения, что после подписания договора между двумя королевами Елизавета навязала бы ее шотландским протестантам, несмотря на все их нежелание принимать эмигрантку обратно. Никогда еще за время своего пленения Мария не была так близка к освобождению. Ее интриги погубили все.