Читать книгу "Сады небесных корней - Ирина Муравьева"

— Ты только смотри, Нина, не отравись! Не ешь сразу много, когда пищу пробуешь. Тут крошку лизни, там кусочек, а то… Ведь мне без тебя, сама знаешь…

И, всхлипнув, отер набежавшие слезы.

Рукописный источник красочно описывает наступившее вскоре после этого разговора воскресное утро:

«Усталая Флоренция, истерзанная ожесточенными спорами, расколами и постоянным недоеданием в среде трудового населения, крепко спала, закрывши ставни обнищавших своих жилищ. Люди помнили, что приближаются ноябрьские праздники, но вследствие почти полного исчезновения одних продуктов с полок магазинов и дикой дороговизны других, которыми спекулировали на рынке, мало кто собирался, как это бывало всегда в старину, потешить себя и родных угощением, а может быть, даже походом и в гости, как принято было, большою семьей: с золовками, тещей, зятьями и тестем. Людей теперь радовало даже то, что можно хотя бы спать, не просыпаясь, раз праздники: дни, стало быть, не рабочие, хотя время стало не только голодным, но очень к тому же холодным: леса под Флоренцией повырубали и продали все за валюту в Норвегию.

Однако же не удалось отоспаться. В пять часов утра, когда розоватым беспомощным блеском, похожим на тусклый румянец старухи, окрасились площади, раздался пугающий топот копыт, и вскоре какие-то дюжие глотки, приставивши рупоры к крепким губам, пошли выкликать столь ужасные вещи, что, полуживая, от сна вся отекшая, Флоренция сразу проснулась.

— Опасность грозит нам! Проснитесь! Упала и боле уже не подымется Родина! Богатые и неимущие! Дряхлые! Дитяти, подростки и среднего возраста! Пожрет нас огонь, посечет острый меч, сразит лихорадка, а жук колорадский погубит в полях урожай! Страшный голод, похуже чумы, низведет нас в могилы!

Перепуганный народ вскакивал с постелей. Матери одною рукою запихивали под чепцы растрепанные волосы, другою к груди прижимали младенцев, а главы семейств, затянувши ремнями лоснящиеся от износа штаны, хватали оружие.

— Пресвятая Дева Мария! Что еще валится на наши головы? Какою бедою нас не испытали? Куда нам деваться? — Так восклицали люди, валом валившие на центральную площадь города, где наскоро построенные за ночь трибуны пестрели глашатаями в лохматых песцовых ушанках.

— Сеть женщин-вредительниц, в полночь собравшихся на проклятой Господом Лысой горе, вчера арестована! Конец подлым ведьмам, конец ведьмакам! Да здравствует новое время! — кричали глашатаи.

Граждане Флоренции торопливо протирали глаза кулаками и переспрашивали друг у друга, правильно ли они поняли новую информацию.

— Накрыли кого-то! Опять, что ли, ведьм? Да вроде бы их всех, проклятых, пожгли! Плодятся, как вши! Вот бесовское воинство!

Юркие, с опущенными на бледные лица капюшонами монахи отгоняли любопытных от трибун и на очищенное пространство накидывали красные ковровые дорожки, изъятые из коридоров муниципалитета. Наступила зловещая тишина. Через минуту медленно выступила колонна служителей церкви. Гневом горели глаза их, но уста были сомкнуты и лица неподвижны. Поскольку же люди привыкли к тому, что даже и те, кто стоит на трибуне, обычно подергиванием ноздрей шлют нам, так сказать, простым смертным, сигнал, что недалеки и они от народа, такая бездушная окаменелость народ напугала. Уж лучше б бранились! Уж лучше бы плеткой стегнули разок! Все было бы легче, да и веселее. Замыкал это шествие печально известный Козимо. Куда подевалась небрежность движений, сутулость, порывистая походка? Теперь это был человек массивного, даже медвежьего склада, подошвы которого грубо впивались в ковровую мякоть, а птичью вертлявую голову мощно придавливал круглый берет.

Рассвет разгорелся, и весь горизонт стал пламенно-красным. Казалось, что стадо ягнят закололи и кровь их плеснула в высокое небо.

— Готовься, Флоренция! — выразительно произнес Козимо и обнажил лысую голову. — Сейчас ты увидишь их! Вот в чьих когтях была твоя жизнь!

Грациозные лошади, откормленные на церковных конюшнях, как будто соткались из воздуха. За каждой чернела повозка. В толпе застонали и громко заплакали. Женщины вытирали хлынувшие слезы детскими волосами, благо почти все они держали на руках детей.

— Вероньку за что? Она скромная, тихая! Мужик запустил в нее ковш с кипятком, в промежность попал! Натерпелася! — сказал кто-то громко и с негодованием.

Молодая женщина в белом платочке, который был повязан так, что на затылке образовалось подобие куриного гребешка, шарила по лицам прозрачными глазами.

— Вероня, я здесь! Я тебя не забуду! — вскричал чей-то ломкий мальчишеский голос.

Вероня вся преобразилась. От солнца ее гребешок нежно порозовел.

— Вероня! — кричал тот же голос. — Я тута! Ti amo, Вероня! (Люблю тебя! — итал.)

В другой повозке, прижавшись друг к другу, сидели три девушки с вызывающими и одновременно перепуганными лицами.

— Смотри, мусек-пусек сюда же! — толпа удивленно вздохнула. — За эти частушки дурацкие в храме!

А в третьей повозке стояла горбунья. Себя обхвативши крест-накрест руками, она не спускала глаз с неба.

— Инесса! — узнали ее. — Вот она! Инесса-монахиня! Как постарела! Один только горб от нее и остался!

Лошади остановились.

— Братья и сестры! — с чувством произнес Козимо. — Святая церковь доверила мне донести до ваших ушей следующее: подлые твари, которых вы видите перед собой, задумали погубить итальянский народ и были сюда к нам подосланы дьяволом! Их пепел я лично развею над Францией, поскольку Отчизне их пепел опасен! Пускай господам парижанам и прочим любителям жареных жаб и лягушек достанется так же, как нам доставалось!

Народ начал хлопать в ладоши и прыгать.

— Достанется им! Так, как нам тут досталось! Пусть жабы застрянут в поганых их глотках!»

На этом отрывок в рукописи заканчивается, но я хотела бы к слову заметить и от себя, что тенденция развеивать пепел врагов не ограничивается эпохой Возрождения. В одном напечатанном недавно издательством «Костромское время» справочнике есть такие сведения: «Начиная с 1489 года пепел граждан Франции, Англии, Великобретании, Британии, Венгрии и Уругвая, не подлежащий родственному погребению, переходит в распоряжение местных властей и по ночам распыляется вышедшими из употребления вертолетами над странами, враждебными перечисленным государствам, включая Россию, Республику Косово, Монако и весь юг Исландии».

Нина Петровна не ошиблась. Народное внимание живо, как моль, перелетело с дел домашних, нуждающихся в коренном улучшении, на дела общественные, государственные, которые требовали неустанного внимания каждого отдельно взятого гражданина. Каждый отдельно взятый гражданин вдруг ощутил себя центром вселенной и заволновался. Несмотря на то что минувшая осень почти не принесла никакого урожая, а то, что принесла, было разворовано и за валюту продано за границу, на прилавки магазинов выбросили сыр отечественного производства, наскоро налаженного в молдавской провинции. Сыр отдавал резиновым привкусом, но отличался свежестью и яркостью упаковки. Кроме того, Нина Петровна лично проследила за тем, чтобы в каждом районе наладили продажу фруктов, необходимых для поддержания уровня витаминов в организме. Из фруктов можно было, если встать пораньше, отовариться зеленым виноградом, который привозили в деревянных ящиках, где мелкие кислые ягоды не портились и сохранялись в опилках. Коварный Козимо, вполне убедившись, что все, так сказать, уже «схвачено», вернулся к своим криминальным делам.