Читать книгу "Тенеграф - Кшиштоф Пискорский"

Потом его поглотили другие сны. Все были светлыми, выгоревшими – как наброски, слишком долго оставленные на солнце. Снилась ему галера, осевшая на мелких водах на краю джунглей. Он шел через бесконечные коридоры анатозийской крепости из красного песчаника. Потом увидел город, которого никогда ранее не видал. Под пылающим солнцем стояли сотни маленьких глиняных хижин и домов из грязи. Между ними прохаживались люди с лицами, напоминавшими сушеные сливы. Посреди города торчала крепость, ощетинившаяся десятком башен, произвольно обрызганных чернотой маленьких окошек. В самом сердце крепости вставал огромный купол. Ребро Юга.

Откуда он это знал?

Наконец ему начало сниться утопление, вода, врывающаяся в легкие. Из этого видения вырвал его резкий, звучный голос:

– Уже пробил полуночный колокол. Люди уходят с улиц. Нужно идти, иначе ты опоздаешь.

Фехтовальщик вздрогнул и взглянул на Иоранду. Ощущал легкую головную боль и дрожал от холода, хотя и был прикрыт пледом – тело было мокрым, словно его и правда вынули из воды.

И’Барратора, смертельно боясь утонуть, почти никогда не плавал. Так откуда взялось это воспоминание? А то, что пришло еще раньше? Город Каракум, столица Эбеновой Госпожи, находился – по мнению разных географов – в двух, а то и трех тысячах миль от Серивы. Никто из живущих в городе людей не видел его собственными глазами.

– Арахон! – произнесла Иоранда резче, зная, что он еще не пришел в себя окончательно.

И’Барратора кивнул, встал и отряхнулся. Потом попросил донну, чтобы та разбудила Хольбранвера, а сам отправился наверх, в комнату, где он оставил сумки с экипировкой.

* * *

Минутой позже Хольбранвер сидел на лавке под лестницей, похлопывая себя по брюху и зевая. Хотел чем-то перекусить, но боялся – знал, в каких муках умирают люди, которым шпагой пробили полный желудок. Услышал скрип ступеней. Обернулся, а когда увидел в свете лампы, кто к ним спускается, – онемел.

Раньше он видел фехтовальщика в его потертом кафтане, латаных штанах и старом дублете. Однако теперь стоял перед ним Арахон совершенно изменившийся, облаченный в новую кожу – черную и зловещую.

Грудь его скрывала широкая кожаная куртка, застегнутая на животе широким поясом с выкрашенной черным бляхой. Темный плащ облегал его фигуру тесно, словно крылья жука, по контрасту со свободной пелериной, которую И’Барратора носил каждый день. Хольбранвер быстро сообразил, что было тому причиной. В подол плаща вшиты были металлические грузила. А он слышал о таком обычае, принятом среди серивских поединщиков. Служило это для того, чтобы плащ, сорвись он с плеч, мог служить оружием таким же грозным, как и клинок. Благодаря тяжести, его легко было набросить на противника или размахивать им в воздухе.

Под плащом, на боку фехтовальщика, виднелся контур приклада. В скромных домах на улице Аламинхо Хольбранвер не замечал тенестрелов. Он даже не знал, что у Арахона он есть, поскольку были они дьявольски дороги и опасны. Как видно, опасаясь воров, он держал его спрятанным под полом.

Высокие же сапоги на мягкой подошве ученый уже видел раньше, однако теперь к левому, чуть пониже голенища, привязан был второй кинжал. Близнец его висел на поясе подле многочисленных мешочков, содержания которых Хольбранвер не пытался даже угадать.

Только рапира была та же самая, очень длинная, простая, с корзинной рукоятью, побитой и выщербленной так, что непросто было угадать ее начальную форму. Однако теперь, вместе со всем остальным, казалась она куда опасней, чем обычно.

Когда И’Барратора махнул рукою ученому, тот заметил, что левая перчатка фехтовальщика изнутри покрыта пластинами зачерненного сажей металла. Он не понимал, зачем кому-то укреплять внутренности, а не тыльную часть ладони, но уже привык ни о чем не спрашивать.

Не спрашивал он и о неисчислимых следах на одежде, что привлекли его внимание. Швы на кафтане, заштопанные дыры на плаще, швы на перчатках… Это не была новая экипировка, закупленная наемником какого-нибудь рода. На этих вещах множество сражений оставили свои размашистые прощальные подписи шрамов, полос и царапин.

Хольбранвер почувствовал дрожь, словно глядел он на выглаженную неисчислимыми казнями рукоять палаческого топора или на железные сапоги с шипами, рыжими от крови.

Однако самым невероятным было то, насколько изменилось лицо фехтовальщика. Выглядел он так, словно внезапно сбросил десяток лет. Был прям и натянут, словно струна, шаг его стал уверенней и куда мягче. Хольбранвер не единожды удивлялся, как костюм может менять человека. Потешный толстячок, надевши одеяние жреца, сразу обретал труднообъяснимое величие. Идеальный отец, надевая пестрый мундир наемного отряда, насиловал и грабил, словно последний бандит.

Одежда И’Барраторы действовала, казалось, словно линза: превращала этого высокого, обычно свободно двигающегося фехтовальщика в человека оптически меньшего роста, куда более плотного, словно сгустившегося, отвердевшего.

Когда они вышли наружу, Арахон приподнял шляпу перед побледневшей Иорандой. А едва лишь захлопнулись за ними двери, он взглянул вверх и вдохнул полные легкие холодного воздуха.

– Запах ночного рейда, – сказал. – Нет ничего лучшего, Хольбранвер. Ничего лучшего…

Ученый вдруг осознал, что он движется в неизвестность рядом с совершеннейшим безумцем.

* * *

В большинстве цивилизованных городов тенемастерам было велено жить за стенами. Также принудительно выдавали за них женщин из низших сословий, которые были не столько женами, сколько охранницами, призванными контролировать, чтобы муж проводил ночи в постели, а после работы возвращался домой, вместо того чтобы бесконечно бродить тенеукоротами и залезать в чужие спальни, кабинеты, сокровищницы…

Болтали, что жена каждого тенемастера держит под подушкой кинжал, чтобы убить мужа, если на того падет хоть какое-то подозрение. Если даже и была это правда, намного чаще, чем от рук жены, воздаяние им приходило от разъяренной толпы.

Погромы тенемастеров случались на Севере раз в несколько лет, всегда – когда происходило нечто такое, что не могли объяснить иначе как манипуляцией с тенью. Например, когда из запертой изнутри комнаты исчезал человек, когда нечто выкрадывало детей из колыбелей или когда какая-нибудь сокровищница неожиданно пустела. Хотя жертвами толп делались тогда, как правило, подозрительно выглядевшие анатозийцы, а не настоящие тенемастера, бывало и такое, что толпа и вправду устраивала самосуд над одним из этих таинственных ремесленников.

Риск, связанный с профессией, приводил к тому, что тенемастера просили за свои услуги значительные суммы, и лучше всего в драгоценностях, которые было легко забрать с собой, убегая от погрома. Эта жадность, как и то, что обычно они проводили больше времени по ту сторону, чем в мире людей, не увеличивали число симпатизирующих им.

С тенемастером Хасимом И’Барратора познакомился на войне, во время осады Коппендама (третьей по счету, если быть точным, ибо за двадцать лет войны Коппендам осаждали и захватывали четыре раза, так что на всякий случай горожане держали в домах флаги каждой из воюющих сторон). Город, окруженный тремя кольцами валов, между которыми пролегли болотистые рвы, казался неприступным. По этой причине Леон Светлый решил атаковать с трех сторон, совместив штурм стен с нападением через подкоп и ударом из тенеукорота. У солдат полка, в котором служил Арахон, был выбор: они могли пойти через тенепространство или по подтопленному туннелю, выкопанному в грязи.