Читать книгу "Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне! - Вадим Николаев"

А ты, Мстислав, разве ты доволен своей жизнью? В угоду интересам отца, которые никакого отношения к тебе не имеют, ты потерял любимую и женился на нелюбимой. Ты привык к своей нынешней жизни, но ведь она жалкая тень настоящего счастья. Ты думаешь о судьбах Руси, а подумал бы лучше о себе. Или поручи это мне, и я сделаю тебя счастливым. Не надо никаких бумаг, подписанных кровью, – все это поповские выдумки. Просто скажи, что готов мне служить, и я выведу тебя на верную дорогу. Тебе двадцать восемь лет – еще не поздно изменить свою жизнь. Просто следуй за мной.

– Сам ведь знаешь прекрасно, что никогда этого не будет.

– Ты, верно, боишься наказания. Но не сам ли ты предположил в разговоре с отцом, что я сильнее Бога? Ты рассудил так потому, что вокруг тебя побеждает то, что ты считаешь злом, – а проще говоря, то, что тебе не нравится. Но вспомни, что говорил твой отец, человек, бесспорно, мудрый: зло для одних – добро для других. Ты веришь в свое добро, потому что, в отличие от прочих, способен думать не только о себе. Но на самом деле ни добра, ни зла нет, и нет твоего совершенного добра, которое, как ты мнишь, воплощает в себе Бог (а почему, интересно, не я – только потому, что тебя так учили?). Истин тоже нет: то, что сегодня истинно, завтра становится ложным. Вчера истиной было то, что Русь должна быть единой, а сегодня истина в том, что ей выгодно быть раздробленной.

– Это я уж слышал от Олега Святославича на Любечском съезде, – сказал Мстислав. – Может, он и не твой слуга, но он явно говорил по твоему наущению.

– Олег говорил в корыстных целях, и говорил вовсе не то, что считал правдой. Однако это не помешало ему высказать истину. Ваш Любечский съезд хорош тем, что он удовлетворил интересы большинства, а не какие-то умозрительные интересы столь же умозрительной Руси. Что есть Русь, как не люди, живущие на ней, люди, представляемые своими князьями, поскольку иначе в ваше время быть не может. И смотри: междоусобицы постепенно стихли, жизнь стала спокойной. Вот и войну с половцами удалось прекратить, но твой отец, обуреваемый жаждой личной власти, возобновил ее. Ты, я знаю, осуждаешь отца за это, но почему ты тогда поддерживаешь его стремление к неограниченной власти? Почему ты осуждаешь следствие, но не осуждаешь причину? Сколько еще веков, а то и тысячелетий, такие чистые души, как ты, будут попадаться в эту ловушку, будут поддерживать честолюбцев, закрывая глаза даже на то, что многие, слишком многие их действия, с вашей точки зрения, зло. О каком же добре и зле можно говорить, если в конечном итоге вы неизбежно придете к выводу, что любые действия, направленные на достижение того, что вам кажется добром, сами не есть добро. И как бы отвратительны эти действия ни были для вас сами по себе, вы оправдаете их.

Ты, конечно, пытаешься держаться своих принципов и даже споришь со своим отцом. Ты хочешь, чтобы твое добро достигалось только благородными средствами, хотя это невозможно. Но и над тобой довлеет самый главный, незыблемый для тебя принцип – единство Руси любой ценой. Ты не хочешь даже задуматься над тем, что Русь прекрасно живет и процветает без единства. Ты и твой отец можете перегородить на какое-то время реку времен плотиной, но течение реки все равно сметет вашу плотину. Против времени не пойдешь.

– И это я уже слышал – от негодяя Давыда Игоревича, – заметил Мстислав. – И ты еще будешь говорить, что они не твои слуги? Нет, единство Руси – это действительно незыблемый принцип, хотя я не считаю, что его следует достигать любой ценой, и мечтаю о том, чтобы мой отец добился этого праведно…

– Каким же образом, – спросил Сатана, – если у Святополка есть два сына? Никто не отменит ради твоего отца лествичный порядок, и он не сможет законным путем добиться власти.

– Если Богу это угодно (а Ему не может быть не угодно объединение Руси), Он поможет моему отцу. Не знаю как, но поможет. И я все время молюсь об этом.

– И о смерти Святополка, стало быть?

– Нет, конечно, нет. Я не люблю Святополка, и на то у меня есть все основания. Но молиться о чьей-то смерти, пусть даже и о смерти врага, – это грех.

– Да, ты, конечно, не произносишь этого вслух, но, желая власти своему отцу, ты тем самым желаешь смерти Святополку. Ведь при жизни Святополка твой отец уж никак не может получить власть… Ты опять полон наивных заблуждений; ты считаешь, что Бог обязательно должен хотеть того же, что и ты. Но, повторяю, нет незыблемых принципов и незыблемых истин. И у единства, и у распада есть свои преимущества и свои недостатки; в какой-то момент одна чаша весов перевешивает другую, только и всего. Греки называют это диалектикой, что означает «искусство спора». Их мудрецы всегда любили записывать свои споры с другими мудрецами, а то и сами выдумывали эти беседы. Каждое высказывание нуждается в отрицании со стороны другого или же со стороны себя самого, хотя с собой спорить гораздо труднее. К тому же всегда есть опасность так вжиться в роль своего противника, что поневоле перейдешь на его позиции.

Меня называют духом отрицания, но в действительности отрицание одинаково воплощаем в себе и я, и Бог. Если один из нас утверждает что-то, другой тут же принимается это отрицать. Отношения твоего отца со Святополком, равно как и отношения многих других князей разных стран и эпох, прошлых, настоящих и будущих, лишь отражают на земном уровне мой великий спор с Богом. Когда Святополк хотел войны с половцами, твой отец хотел мира, потом они поменялись местами. Они были союзниками, потом враждовали, потом снова стали союзниками, но никогда не становились и не могут стать друзьями. Вот так и мы с Богом. Наши интересы могут в чем-то совпасть, но у каждого из нас свой путь. Мы существуем в вечном единстве и вечной борьбе, но это не единство добра и зла, как подумал бы ты, это единство двух противоположных сил.

– Ты говоришь, что, если один из вас утверждает что-то, другой тут же принимается это отрицать. Но тогда, – торжествующе заявил Мстислав, – Бог явно за единство Руси, раз ты выступаешь против единства.

– Возможно. Но не забудь, что наши интересы могут и совпасть, что по какому-то вопросу мы можем достичь согласия… И что ты все о своем? Как ничтожно это ваше единство, да и сама ваша Русь, в сравнении с нашим великим спором. Все это преходяще. Уже не будет не только Руси, но и самой Земли, а наш спор будет продолжаться вечно.

Итак, я равен Богу. А значит, я могу защитить своего слугу от его гнева. Все эти россказни об адских муках, которыми вас пугают, чтобы держать в повиновении, основаны на том, что я якобы слабее Бога. На самом деле мы не так уж и отличаемся друг от друга. Но, конечно, каждый считает себя лучшим. И у меня есть на это основания. У Бога – рабы, а у меня – слуги. Рабов не считают за людей, а слуг любят. Я волен сделать своего слугу счастливым. Я и тебя, хоть ты не был моим слугой, однажды сделал счастливым. Ведь это я послал тебе Любаву.

– Я так и думал, – сказал Мстислав, перекрестившись. – Бедная девочка! Хоть бы Господь простил ее. Она же ничего не знала. Так, значит, это тебя она называла Родом.

– Род существует только в воображении язычников. Так же как и ваш христианский Бог весьма далек от настоящего. Впрочем, в Писании верно сказано о его жестокости, о его обращении с людьми (даже со своими любимцами) как с рабами. Поразительно, что можно любить и считать воплощением добра тирана, способного в любой момент поступить с тобой так, как ему заблагорассудится. Но ведь земных тиранов, подобных Богу, как раз любят и прославляют в веках. Право, в этой вашей любви к жестокому Богу Писания, в тяге к сильным правителям есть что-то младенческое.