Читать книгу "Курам на смех - Лион Измайлов"

– Обещаешь больше так не делать?

– Обещаю.

– Хорошо, – сказала мама, – я тебя люблю.

У Марины тут же высохли слёзы. Она спрыгнула с маминых коленей, подбежала к девочке и сказала!

– А тебя мама не любит, – и гордо удалилась назад в купе.

Я сидел, читал газеты и не обращал на неё внимания. Тогда она стала ходить передо мной вдоль купе. На ней было коротенькое платьице, и она, проходя мимо меня, кокетливо оттопыривала попку.

Я не выдержал и слегка хлопнул её газетой по этой попке. Она тут же среагировала явно заранее заготовленной фразой:

– И почему ты такой нахальный, ни одной юбки не пропустишь?

Моя жена обрадовалась:

– Вот видишь, устами младенца глаголет истина.

Марина тут же вступилась за меня:

– Но это же шутка.

– Для тебя, может, и шутка, – сказала моя жена, – а я с ним всю жизнь мучаюсь, с бабником.

Марина сказала:

– Значит, я, по-вашему, баба?

– Нет, ты ещё девочка, но он даже к тебе пристаёт.

– Не знаю, – сказала Марина, – последние два часа он вёл себя прилично, даже к проводнице не приставал.

– Спасибо, Марина, – сказал я, – хоть ты меня защитила.

Моя жена с её мамой, смеясь, вышли из купе. Марина тут же закрыла дверь купе и спросила:

– А ты что, действительно бабник?

– Ну, есть немного, – ответил я.

– Обещай мне, что больше никогда не будешь приставать к другим женщинам.

– Обещаю.

– Ни к кому?

– Ни к кому.

– Кроме меня.

– А к тебе можно приставать?

– Можно, потому что я ещё маленькая.

– А когда ты вырастешь, к тебе уже нельзя будет приставать?

– А когда я вырасту, ты уже ни к кому не будешь приставать.

– Почему? – наивно спросил я.

– Потому что тебя уже не будет, – сказала она.

– Ничего себе перспективка, – обиделся я, – что ж я, даже пятнадцать лет не проживу?

– Ладно, – смилостивилась она, – живи сколько хочешь, только к другим тётькам не приставай.

– Хорошо. А к той девочке, из соседнего купе, можно приставать?

– Только попробуй!

– А что ты сделаешь?

– Я на тебя случайно стакан горячего чая опрокину.

– Ладно, я к ней не буду приставать, если ты мне разрешишь приставать к тебе, когда вырастешь.

– Я тебе уже разрешила. А ты меня не забудешь?

– Ни за что.

– Никогда-никогда?

– Никогда.

– И узнаешь меня через пятнадцать лет?

– Узнаю.

– Тогда запиши мой телефон.

Я записал номер её телефона.

– Только маме не говори, – попросила она.

– Почему?

– Потому что она меня ругает, если я дяденькам свой телефон даю.

– А ты уже давала свой телефон другим дядям?

– Давала. Но я не много давала. Всего трём дядям. Ты четвёртый, нет, пятый. Но ты не думай, ты всё равно лучше их.

– Почему?

– Потому что ты, когда спал, так смешно губами шлёпал! Ты что, губошлёп?

Я вынужден был согласиться. Почему бы и нет, если это выделяло меня из общего ряда её поклонников?

В купе вернулись женщины, и разговор наш прекратился. Всю оставшуюся дорогу мы с ней, как заговорщики, многозначительно переглядывались.

Когда поезд уже совсем подъезжал к Москве, мы с Мариной стояли у окна, и она тихо сказала мне:

– Ты меня точно не забудешь?

– Точно, – сказал я.

– Смотри, – сказала она, – а то ты меня знаешь.

– Знаю, – сказал я.

Вот уже десять лет прошло, а я её не забыл. Помню её отлично и через пять лет обязательно позвоню.

Балет

Мне повезло. Я достал билет на балет «Ромео и Джульетта» в Большой. Прихожу, сажусь в восьмом ряду возле прохода. Окружение театральное. Правда, рядом со мной мужчина совсем небалетных габаритов. За ним англичанин, который всё время извинялся. «Эскьюз ми» говорил, особенно когда интеллигентно отдавил мне обе ноги.

Оркестр инструменты настраивает. Сосед справа поворачивается ко мне и говорит:

– Шибко орут.

Я говорю:

– Ничего, сейчас настроятся и перестанут.

Моего соседа ответ, по-видимому, не удовлетворил, потому что он повернулся к англичанину и повторил:

– Я говорю, шибко орут.

Англичанин сказал:

– Эскьюз ми, я плохо говорить по-русски.

Сосед сказал:

– Ты, по-моему, и по-английски-то не очень, – и переспросил англичанина: – Шпрехен зи дойч?

В это время зазвучала увертюра, подняли занавес, стала видна площадь Вероны, замки, дворцы. Сосед поглядел на сцену, потом повернулся ко мне и спросил:

– А где же озеро?

– Какое озеро?

– Лебединое.

Я говорю:

– Какое же здесь озеро, если это «Ромео и Джульетта»?

– Ни фига себе, – сказал сосед, – за такие бабки – и без озера.

А на сцене в это время уже разворачивалась драка между Монтекки и Капулетти.

– Во дают! – оживился сосед. – Слышь, это чего, разборка?

– Это так по музыке написано, – ответил я.

– Да я вижу, – сказал сосед, – если б музыка не мешала, они бы вообще его давно замочили.

Я сказал:

– Давайте смотреть.

– Смотреть так смотреть, – сказал сосед, потом повернулся к англичанину и ни с того ни с сего сказал: – Эвритайм после еды во рту нарушается кислотно-щелочной баланс.

– Ес, ес, – сказал англичанин, – эвритайм.

– Тупой, тупой, – сказал сосед, – а тоже туда же.

Раздались аплодисменты. Мужчина, сидевший впереди нас, так громко крикнул «браво», что я вздрогнул.

– Слышь, ты, – сказал сосед, тронув за плечо впереди сидящего, – ещё раз так гаркнешь – не узнаешь, чем здесь дело кончится.

– Что вы имеете в виду? – возмутился впереди сидящий.

Сосед вынул ножик и сказал:

– Не знаю, что ты имеешь в виду, а я что имею, то и введу.

– Понял, – сказал впереди сидящий и больше «браво» не кричал.