Читать книгу "Неизвестная война императора Николая I - Владимир Шигин"

Черноморская торговля и черноморские порты по сравнению со всей остальной тогдашней Россией процветали. Во всех черноморских и азовских портах появились открытые евреями банкирские дома и торгово-посреднические конторы: Бродского, Когана, Рабиновича и Гартенштейна, Рафаловича, Эфрусси… Гоф-маклером одесской биржи состоял Симон Бернштейн, его тезка Симон Гурович представлял здесь Лондонскую и Ливерпульскую страховые компании, а братья Перельман были известными «комиссионерами по хлебной торговле»… Торговый дом Рафаловича к началу 30-х годов ХIХ века уже поддерживал самые тесные отношения с домом Ротшильдов. Предприимчивый судостроитель и «хлебный король» основал еще и банк европейского уровня – «Рафалович и Кo».

Любопытно, что именно в это время в Одессе начали свою активную деятельность два предпринимателя – некто Гельфанд и Бронштейн. Оба нажили немалые капиталы на спекуляциях с хлебом. Это были дедушки небезызвестных революционеров-интернационалистов Израиля Гельфанда (Александра Парвуса) и Лейбы Бронштейна (Льва Троцкого), принесших впоследствии немало горя народам России. Аналогия здесь напрашивается сама. Если дедушки входили в состав «черноморской мафии» (пусть и не на первых ролях) и, как могли, грабили Россию, то их внуки сделали все возможное для уничтожения уже самой России…

Из воспоминаний личного врача и биографа М.С. Воронцова К.Э. Андриевского: «Перевалка пшеницы через хлебные магазины в порт привлекала своими высокими заработками в Южную Пальмиру (т. е. в Одессу. – В.Ш.) не только выходцев из-за границы, промышлявших хлеботорговлей, но и множество люда из соседних и даже северных губерний. Всяк находил в Одессе, при неизменном в страдную пору спросе на рабочие руки, если не постоянный кров, то верный себе заработок. Так, порт и хлебные магазины – эти устои морской торговли города, кроме одесских обывателей, сытно кормили, работы хватало на всех! – тьму народа из пришлых. На юге их нередко называли еще “бурлаками”. Эти странствующие в поисках приличного заработка украинские крестьяне, в отличие от “беглых” в Новороссию крепостных, располагали “письменными видами” от своих помещиков.

Тысячи русских поденщиков проходили сотни верст в южные порты, куда их гнала из отчих краев скудость земельных угодий, желание заработать на семью и “сколотить копейку” на подушную подать помещику. При работе “у хлеба” недурственно жилось в Одессе и крестьянскому народу из коренных губерний России! Попадая сюда, в Южную Пальмиру, на вольную жизнь и обильные хлеба, из крепостных обнищавших краев, многие из них всяческими правдами-неправдами добывали себе подложные паспорта. Природные россияне заметно выделялись в порту своею численностью среди прочих работников. До одиннадцати тысяч душ этого временного в городе сезонного люда подвизалось в пору хлебного бума в наймах на поденных работах, испытав в урожайный год воистину благодать Господню. Причем даже мужик без лошади и телеги мог в артели портовых грузчиков или при хлебном магазине заработать в горячие дни на погрузке пшеницы от рубля и выше на душу. Осмотревшись на месте и скопив деньжат, многие из холостяков обзаводились в Одессе семьями и оседали навсегда.

Да, в разгар хлебного бума работы в порту и в городе хватало на всех, и на одесских улицах не сыскать было тогда привычных для прочих городов империи толп нищих да убогих, что мыкались с протянутой рукою от церковной паперти до богадельни. Одесские жители нередко видывали в страдную пору даже фурщаков и грузчиков, которые “для форсу” с шиком прикуривали папироски от рублевых ассигнаций. Высокому достатку всех своих обывателей Южная Пальмира была обязана тем, что еще не знала, к счастью, со дня своего рожденья стихийных бунтов погрязшей в нищете и пьянстве городской черни. При этом, в Одессе деньги зазря никому не платили. Карантинная и Практическая гавани в Воронцовские времена были еще по своему оснащению весьма далеки от совершенства. Практически все операции с экспортным хлебом проводились тогда вручную, поэтому так ценился труд поденщиков в порту. Поэтому, не только в Одессе, но и по всем портовым городам Черного моря всегда были дороги крепкие рабочие руки. Заморский купец, которому нужно было, к примеру, погрузить свои два или три судна, – все “вдруг”, когда “горел” срочный фрахт, естественно, за ценою не стоял. В таких случаях в порядке вещей предлагалось за работу вдвое, а то и втрое сверх обычно принятого. Понятно, что платили сполна не только грузчикам в порту, но и за работу, особенно сверхурочную, при хлебных магазинах. Плата работнику выходила тогда до 3-х и более рублей в день. Вот и случалось, что в “пик” навигации, в незабываемые будни хлебного бума, даже избалованная домашняя прислуга всё бросала на произвол судьбы и, только ухмыляясь в ответ на самые щедрые посулы своих хозяев, бежала к городским житницам и в порт.

Вот живые картинки городского быта Южной Пальмиры воронцовской поры. Хлебный бум беспристрастно обнажал мирские страсти, охватившие всех обывателей воронцовской Одессы – от предприимчивости и трудолюбия, до меркантильности и стяжательства. В ажиотаже осенней торговли он властно накладывал повсюду свой отпечаток на образ жизни, род занятий, нравы и даже привычки горожан.

Обратимся к тем дням в воспоминаниях прежних одесситов: “Бесстыдство нашей прислуги перешло пределы дозволенного! Не только лакей или кучер, но кухарка, не дождавшись, чтобы обед был изготовлен и подан, кормилица, несмотря на крик бедного малютки и слезы матери, – сетовали одесские дамы, – бросают самые почтенные и щедрые для них семейства, бегут в хлебные магазины для того, чтобы увязывать мешки, сидеть на улицах и подбирать падающий хлеб…”

Но можно ль упрекать ближнего своего за стремление к достойному лучшему вознаграждению его же собственного, честного труда? Зная, что страда “у хлеба” дает им “натурально заработать” целый капитал, охочих прозябать в услужении у господ за… 2 целковых в месяц тогда действительно набиралось в Одессе не много…

Легкость получения работы в Одессе и высокие заработки людей рабочего сословия в страдную пору имели, увы, и оборотную сторону медали – злое, повальное пьянство. Например, пришлые поденщики, оседая в городе в округе порта, уже тогда вместе с аборигенами первой Матросской слободки положили на Канаве начало “люмпен-пролетариату” Южной Пальмиры.

Надо знать, что люди, занимающиеся перевозом пшеницы в гавани в Одессе, замечательная ракалия… Они тяготеют к торговле. Ломовые извозчики нанимают их только во время грузки и поденно. Поденная плата доходит иногда до 3 и даже более рублей одному работнику. Разбойники балуются, если грузка идет сильно, до того случалось, рвут рублевые бумажки для папирос. Грузка кончилась, они ничего уже делать не хотят; пропивают всё…»

Вообще, по данным за 1808 год лишь один одесский порт принял около 400 купеческих кораблей, а доходы городского бюджета составили 130 тысяч рублей. Чтобы понять масштаб этох денег, достаточно сказать, что фунт (т. е. 400 грамм) ржаного хлеба стоил в ту пору 1 копейку, говядины – 4 копейки, поросенок обходился покупателю в 60 копеек, а гусь – в 30 копеек. Всего за один целковый, т. е. за рубль, на базаре можно было накупить две огромные корзины всякой снеди.

С 1803 по 1810 год в Одессе не было ни одного случая банкротства, в то время как капиталы некоторых местных купцов измерялись уже сотнями тысяч рублей. О размахе торговой деятельности говорит уже то, что в 1808 году в Одессе был учрежден Коммерческий суд, призванный разрешать многочисленные споры и тяжбы между участниками торгового процесса. В 1817 году Одессе был дарован режим свободной торговли («порто-франко»). Статус «порто-франко» способствовал сказочно быстрому превращению Одессы в третий по величине и по значимости город Российской империи. Достаточно сказать, что в 1836 году чистый доход одесского бюджета превышал валовую выручку ВСЕХ российских городов, за исключением Петербурга и Москвы.