Читать книгу "Молодые и красивые. Мода двадцатых годов - Ольга Хорошилова"

Милый шумный Вендор был демократ. В 1920-е годы все были немного демократы – и коренастые немецкие рабочие в грубых квадратных костюмах, и фарфоровые великие князья в английских тройках, и презрительные тонконосые эстеты Левого берега, иногда полуголые. Народ и фольклор были тогда в моде. Шанель, из самых недр народных, не могла этим обстоятельством не воспользоваться. Она уже давно присматривалась к джерси, такому обыкновенному, такому понятному материалу и такому мужскому – костюмы из джерси носили в начале XX века футболисты, регбисты, атлеты, пловцы, теплое нижнее белье из джерси любили в армии. В 1916 году мадемуазель осчастливила текстильного магната Родье, заказав рулоны джерси, хотя тот и не пытался скрывать недоумения: «Зачем так много, мадемуазель? Мода – не армия». В том же году наряды из этого демократичного текстиля надели французские модницы, подруги Шанель. Vogue эту смелую инновацию приветствовал, по причинам патриотическим. В разгар Великой войны тыловые дамы отвергли тафту и муар ради вот этого спортивно-солдатского скромного материала, проявив солидарность с теми, кто сходил с ума под бомбежками и ждал смерти в окопах Вердена.

За эти три военных года женщины так привыкли к джерси, что уже не смогли от него отказаться. И Шанель стала предлагать им множество вариантов – утренних, дневных, визитных и нарядных. В 1920-е годы она сделала джерси отличную рекламу и стала основоположником дорогой демократичности во французской моде послевоенного периода. Текстиль признали ультрасовременным, а сшитые из него платья «полностью соответствующими требованиям нового времени и обладающими эффектом омолаживания» – так во второй половине 1920-х писали светские журналы.

Демократичными были не только ткани. Кое-что для своих коллекций Шанель находила в прелых армейских цейхгаузах – панталоны с лацбантами, бескозырки, френчи, бриджи и гетры, а кое-что выуживала из сундуков бабушек-беженок и крепко сбитых комодов бретонских рыбаков. Она украшала прогулочные платья ровными рядами пуговиц, словно бы споротых с окопных френчей британских сержантов. С юности обожая морскую романтику, легко превращала воротники-гюйсы матросских рубах в отлетные кокетки черных шелковых платьев. Впрочем, в этом искусстве она не была первой.

Коко умело сочетала несочетаемые элементы, к примеру жемчуг носила с будничными серыми трикотажными платьями, драгоценные меха с пейзанскими вышивками, английские бескозырки с вычурными бижу вместо кокард. И она раскрыла все возможности черного цвета, сделав его самым демократичным, толерантным, элегантным, художественным, самым изысканным, самым взыскательным. Демократом с повадками венценосца.

Модель в твидовом костюме от Chanel

Журнал Vogue (Paris), 1927. Национальная библиотека Франции

Габриэль Шанель демонстрирует ансамбль из джерси

1920-е годы, flickr.com

Габриэль Шанель позирует в костюме из джерси

Фототипия, 1932.

Архив О. А. Хорошиловой

Дневной ансамбль из джерси от Chanel

Журнал Femina, 1925.

Архив О. А. Хорошиловой

Костюм от Шанель (справа) из патриотичного трехцветного джерси

Журнал Femina, 1927.

Архив О. А. Хорошиловой

Легенду о черном платье – вот что действительно придумала Шанель. Ни о каком революционном открытии, смелой инновации и всех прочих эпитетах, которыми награждают ее творение, речи быть не могло. Мадемуазель не изобретала маленького черного платья.

Этот цвет множество раз бывал в моде. В XVI веке им увлекались германские богачи и мадридские иезуиты. В XVII веке его полюбили сытые голландские бюргеры. В рыхлые волны черного бархата погружались бледнолицые романтики 1820-х, а поклонники императрицы Евгении в 1860-е годы опутывали себя паутиной черных «испанских» кружев. К началу нового столетия этот цвет (или, правильнее, нецвет) стал символом буржуазной респектабельности, траура и очень русского, малопонятного философского авангарда.

Но для Шанель это был цвет униформы, унылого сиротского приюта, ее отроческих лет. Такой костюм – черное платье и колготки, белые манжеты и воротник – носили девочки воспитательных домов при монашеских орденах. Он был скромен, вполне удобен, но главное, скрывал происхождение, превращал детей в единую черно-белую массу, девичий полк, признававший только личные заслуги, слово божье и вкрадчивые поучения сухонькой монастырской настоятельницы. Черные платьица были начерно вымаранными строчками в биографиях сирот, границей между прошлым и той жизнью, которая пока только серебрилась и зеленела в узких бойницах серых монастырских приютов.

Шанель долго пыталась забыть о прошлом и в этом, надо сказать, преуспела – биографы до сих пор не знают толком, кто ее отец и как прошло ее детство. Творение мадемуазель стало красивым и лаконичным прощанием с неудобной, постыдной частью жизни. Кроме того, был важен сам цвет. Черный – демократичный, терпеливый, немаркий и многозначительный. Он хорош пасмурным английским днем и уместен в раззолоченных вечерних интерьерах. И в пир, и в мир. То есть имел превосходный продажный потенциал, чем Шанель и воспользовалась.

Дневной ансамбль из темно-синего джерси от Chanel

1928 год.

Институт костюма Киото: kci.or.jp

Принцесса Люсьен-Мюра, которая одной из первых в Париже начала носить маленькие черные платья и, вероятно, вдохновила ими Шанель

Париж, 1926.

Архив О. А. Хорошиловой

Мадемуазель любила повторять известную максиму Микеланджело: «Я беру камень и отсекаю все лишнее». Именно так она часто поступала. Многие ее современники, щеголихи и модельеры, еще в начале двадцатых предложили свои формулы «маленьких черных». В январе 1921 года экстравагантная принцесса Люсьен-Мюра появилась на светской вечеринке в платье из черного джерси с кушаком, украшенным кубистической вышивкой, в черном манто и шляпе, с полей которой вялой декадентской паутиной свисали черные кружева шантильи. Впрочем, у Мюра была конкурентка – мадам Патри, сдержанная, неулыбчивая, странная, всегда в черном шелковом или трикотажном платье, в черной накидке.