Читать книгу "Близорукая любовь - Мария Воронова"

– Как это – запретило?

– Очень просто, – объяснил Колдунов. – Оперируйте, говорят, уважаемый Ян Александрович, с Борисом Владиславовичем или вовсе не беритесь за такие сложные случаи. А у меня уже аспирант диссертацию пишет по теме «Хирургическое лечение распространенных злокачественных опухолей с поражением центральной нервной системы». Главное, результаты хорошие, бросать жалко. Хотели у Миллера в больнице продолжать, но там тоже запретили – лицензии нет. Потыркались, потыркались, а потом я думаю – ладно. Не полный же Максимов дебил, в конце концов. Пригласил его на операцию.

– Ну и все, – азартно перебила Зоя. – Больной отправился на кладбище, а Борька – к начальству с доносом.

– Он столько крови выпустил, пока позвоночник долбил, вспомнить страшно! – Колдунов содрогнулся. – Больной и не выдержал. Да, у любого из нас случаются неудачи, но отличить жопорукого хирурга от хорошего я пока еще могу. Все, говорю, Борис Владиславович, большое спасибо, больше мы с вами сотрудничать не будем. Он начал что-то блеять про первый блин, который комом, про досадную случайность, но я ему конкретно сказал, чтобы больше ко мне в друзья не набивался. Ах, говорит, какое у вас немужское поведение!

Стас нашел в компьютерном операционном журнале все операции, сделанные Максимовым, и перенес их в отдельный файл.

– Ага, молодец. Теперь посмотри у этих больных исходы и осложнения.

– Сейчас попробую. Некоторых я и так помню, например, вот этого.

Стас украдкой вздохнул. Как забудешь, если именно благодаря этому больному он познакомился с Любой? Конечно, он помнит все до мельчайших деталей.

– Давай действуй. Видишь ли, Максимов решил, что лучшая защита – нападение, и написал кляузу. Якобы Колдунов недостаточно подготовлен для таких вмешательств, оперирует, не обследовав больного, и хоть на этапе ревизии видит, что опухоль не подлежит удалению, все равно не отказывается от первоначального плана действий. Указал, скотина, что основная кровопотеря произошла во время выделения легкого. И так, знаешь, трогательно добавил, что он, конечно, не общий хирург и не может компетентно судить о действиях Колдунова, поэтому настоятельно рекомендует назначить комиссию, которая решит, может Ян оперировать четвертую стадию рака или пусть сидит на экстренной помощи и не жужжит. А Ян Александрович у нас таков, что жужжать никогда не будет и лучше сам пострадает, чем скажет плохое слово о коллеге. Поэтому, как всегда, придется мне. Вот я и хочу представить статистику. Скажу: «Мужики, кого вы слушаете? Этого придурка, у которого больные мрут как мухи? Словно он не со скальпелем к ним подходит, а прямо с косой? Гоните его в шею, он умеет только кляузы писать, а больше никакого проку от него нет. Сегодня на Колдунова, а завтра на вас напишет. Он же буйнопомешанный псих с манией величия».

Выведя на экран эпикризы больных, оперированных Максимовым, Стас присвистнул.

– Вот, Зоя Ивановна. Даже не открывая файлов, можно увидеть, что из восемнадцати человек у шести эпикризы посмертные, а остальные надо смотреть.

– Будем смотреть. А ты, Ян, иди к себе, отдыхай, пока в приемное не дернули. Ты же через сутки дежуришь, как только не свихнулся еще.

– Похоже, свихнулся, раз Максимова оперировать пригласил.

– Вот именно. Иди отсюда, или что, тебе одному не спится?

– Отчего же? Спиться я могу и один, – улыбнулся Колдунов.

– Не каркай.

Ян Александрович пожелал Стасу спокойного дежурства и ушел, а Зоя принялась составлять отчет о злодействах Бориса Владиславовича.

– Бедный Колдунов, – сказала она с чувством. – Не берет деньги за операции. Не умеет. Вот ему и приходится закрывать две с половиной ставки, чтобы хоть как-то прокормить семью. А он еще невезучий, спокойные дежурства ему почти не выпадают. Сейчас вот борьбу с коррупцией объявили. Хорошо, посадят несколько врачей за взятки в особо крупном размере – тысяча рублей, остальные испугаются и перестанут брать. Ура, победили мздоимство, остались одни честные люди. Но при существующих зарплатах эти честные люди на одну ставку просто не проживут. Придется брать вторую работу. Так что пациент, радостно потирающий руки в предвкушении бесплатного лечения, должен быть готов к тому, что его встретит доктор, не спавший нормально двое суток подряд. Позавчера он работал сутки, вчера с утра побежал на дневную работу, возможно, что-то там прооперировал после напряженной ночи, приперся домой в шесть часов вечера, а там тоже дела есть, например, белье замочено третий день. А потом начинается фаза перевозбуждения, и ты ворочаешься всю ночь как идиот. К тому же, если ты опытный доктор, тебя могут выдернуть из кровати и в свободную ночь, если сложный случай. А утром опять скачешь на службу как ни в чем не бывало. Так что, когда ты заступаешь на дежурство, у тебя единственное желание – выспаться, и понятно, что ты больному не рад. Хотя бы потому, что плата тебе идет за часы, а не за принятых пациентов, а провести эти самые часы тебе приятнее во сне, чем в процессе лечения.

Стас кивнул. Он давно работал в таком режиме, но был молод и свободен. Организм пока спокойно переносил перегрузки, а в общаге почти не было домашних дел – так, постирушка раз в неделю. К тому же постоянная занятость не давала ему остро почувствовать безденежье. Получая много сильных впечатлений от работы, он не искал дорогостоящих развлечений. Стас ел большей частью то, что давали в больнице, иногда обедал у Вари, пока она не уехала, проезд у него был льготный. Даже на одежду уходило очень мало, ведь Министерство обороны снабжало его формой. Но все равно на карточке перед зарплатой оставались жалкие гроши. Из-за этого Стас побаивался жениться – ведь у него сразу появятся новые расходы. Нужно будет вносить квартплату, покупать еду, а если Варя забеременеет, то и содержать ребенка. Стипендия аспиранта и полставки дежурного реаниматолога не покроют этих расходов. Правда, Варин папа обещал ему хорошее место в частной клинике, но если бы можно было выбирать, Стас предпочел бы жить в нищете, чем заниматься эстетической медициной.

Крики о повышении благосостояния медиков, раздающиеся в средствах массовой информации, только раздражали его. Повышение идет с оклада, который составляет две с небольшим тысячи. Обещанные пятнадцать процентов – это всего лишь триста рублей, есть из-за чего поднимать шум!

– Честный врач – это измотанный врач, – продолжала Зоя, – у которого от недосыпа и усталости голова не варит. У меня единственная жалоба знаешь на что была? Я у Миллера в ЦРБ подрабатывала, хотела ремонт в ванной сделать. Нанялась к нему прошлым летом дежурантом, пока все в отпусках. Как раз за три месяца работы на ванную хватало, если ни копейки на сторону не тратить. И понеслась сутки через сутки, плюс я еще здесь пахала. Короче, две ночи подряд оперировала, вдруг под утро приходит бабка. У нее, видишь ли, три дня болит спина, и лучшего времени полечиться, чем полшестого утра, она не нашла! – Зоя сделала страшное лицо и закурила. – Я могла бы ей сказать, что с подобными жалобами нужно идти в поликлинику, но вдохнула, выдохнула, собрала всю волю в кулак по системе йогов и приступила к осмотру. Говорю: у вас, скорее всего, камни в почках, нужно сделать УЗИ, хотите, положу вас в больницу? Нет, говорит, дома хочу лечиться, вы мне только дайте рекомендации. Я начинаю: брусничный лист, ношпа, то-се… А бабка дотошная, спрашивает: ношпу до еды или после? Я смотрю на нее тупо и отвечаю: вместо. Самое противное, что я ничего плохого не хотела, просто перепутала слово. Хотела сказать: независимо от еды, – но от усталости получилось другое. А бабка разоралась и помчалась прямиком к Миллеру в приемную писать жалобу, какие у него работают хамы и грубияны.