Читать книгу "Почему я отвлекаюсь. Как распознать синдром дефицита внимания у взрослых и детей и что с ним делать - Джон Рэйти"

На следующий день, в воскресенье, семья снова в сборе. Другие дети куда-то ушли, а родители сели поговорить с Томми, которого привела домой полиция, подобрав на автобусной остановке в три часа ночи.

Они смотрели друг на друга и вспоминали накопившиеся за много лет обиды.

— Нам надо что-то придумать, — начал отец.

— Пусть сначала извинится, — прервала его мать.

— Извини, — произнес Томми. — Я не хотел говорить это и делать тебе больно.

— Так зачем тогда говорил?

— Не знаю. Само вырвалось.

— В этом вся твоя проблема, Томми, — продолжила мама. — Ты не думаешь о том, что делаешь, и не делаешь того, что, по твоим же словам, собираешься сделать.

Позвольте здесь остановиться. То, что сказала миссис Элдридж, достаточно хорошо описывает СДВ: «Ты не думаешь о том, что делаешь, и не делаешь того, что собираешься сделать». Если бы в этот момент она прервалась и сказала Томми: «Судя по тому, что я сейчас произнесла, твое поведение вовсе не неизлечимое упрямство, а синдром дефицита внимания!» — результаты могли бы быть благоприятными. Но обычно эти ссоры идут чередой, и разгорается пожар, сжигающий многие семьи.

В семьях, где один из детей (или и взрослый) болен синдромом дефицита внимания, начинается процесс, который мы называем Большой борьбой. Ребенок с СДВ хронически неспособен держать слово, выполнять свои обязанности по дому, стабильно учиться в школе, не выбиваться из семейного расписания (вовремя вставать по утрам, приходить в школу, возвращаться к обеду, быть готовым вовремя выйти из дома), содержать в чистоте свою комнату, а также вносить вклад в семейную жизнь и в целом не отставать. Из-за этого родители непрерывно вводят ограничения, наказания становятся все строже, ребенка загоняют во все более узкие рамки. Это, в свою очередь, порождает сопротивление и отчуждение, ребенок реже идет навстречу, а это раздражает родителей. Они начинают воспринимать ситуацию не как неврологическую проблему, а как вызывающее поведение, которое нужно регулировать дисциплинарными воздействиями.

Родители все больше устают от ребенка и реже прислушиваются к его оправданиям и объяснениям. Им меньше хочется верить в обещания лучше стараться, они охотнее прибегают к строгим мерам, как правило, тщетно пытаясь контролировать поведение сына или дочери. Постепенно роль «проблемного ребенка» прочно закрепляется за больным СДВ, и он становится главным виновником всех семейных конфликтов. Давно известно, что подобную мишень не сделать без толпы и добровольца. В Большой борьбе толпу образует семья, а поведение, связанное с СДВ, выталкивает на роль добровольца ребенка. Практически все, что в семье идет не так, как надо, привыкли сваливать на больного. Со временем он оказывается окутанным насмешками и презрением, это душит в нем уверенность и уважение к себе.

Большая борьба может длиться годами и напоминать настоящую войну. Проводятся сезонные кампании на разных фронтах — домашних заданий, дисциплины, работы по дому, послушания и ответственности, или на всех фронтах сразу. Атаки следуют за контратаками, стороны применяют шпионаж и особые вооружения, заключают временные перемирия, ненадолго сдаются. Периодически бывают случаи дезертирства, предательства, союзов, побед и поражений. К сожалению, в большинстве гражданских войн страдает народ, в этом же случае — вся семья.

Большая борьба обычно начинается безобидно: одна из сторон пытается убедить другую что-то сделать. Скажем, в пятом классе из школы приходит первый неудовлетворительный отчет, и родители стремятся скорректировать программу учебы. Или папа пытается убедить сына вставать утром вовремя, чтобы успеть отвезти его в школу и не опоздать на работу. Или мама нервничает из-за того, что дочь отказывается читать книги. Как бы то ни было, если противостояние началось, сложно не дать ему перерасти в Большую борьбу.

Родители считают, что выполняют свой долг, и делают все возможное, чтобы исправить ребенка. Им кажется, что, если они сложат оружие, сын (или дочь) будет бесконечно бездельничать. Сам же страдалец полагает, что сражается за независимость и сопротивляется превращению в бездушную машину. Еще хуже, если ребенок не знает, что происходит, и просто реагирует, как может. Удар, контрудар, ты нападаешь, я контратакую. Причины войны давно забыты, а бои все идут: конфликт живет своей жизнью. Через некоторое время вряд ли кто-то сумеет вспомнить, за что борется, потому что накопившиеся обиды успели перерасти в неприязнь и семья много лет выясняет отношения.

Беда в том, что Большая борьба редко приводит к конструктивному результату. Бывают кратковременные выигрыши, например выполненная домашняя работа, но цена их обычно так велика, что они едва ли того стоят. Пока не поставлен диагноз СДВ и все стороны не поймут, что на самом деле происходит, прогресс будет невелик.

К сожалению, хрестоматийные симптомы СДВ — отвлекаемость, импульсивность и повышенная активность — так часто ассоциируются с собственно детским возрастом, что вероятность основополагающих неврологических проблем часто даже не рассматривается. С ребенком вроде Томми обращаются как с бунтующим подростком. Каждая сторона поднимает ставки, недопонимание накапливается, и Большая борьба набирает обороты.

— Что я, по-вашему, должен сделать? — спросил Томми. — Совершить самоубийство?

— Ты должен собраться, — начала перечислять мать. — Ты должен воспользоваться всеми преимуществами и помощью, которую мы тебе пытаемся дать. Тебе нужно заниматься с репетитором. Ты должен принести домой дневник, чтобы мы могли взглянуть на оценки. Ты обязан говорить правду, когда тебя спрашивают, будет ли в пятницу контрольная. Ты должен забыть мысль, что весь мир на тебя ополчился и никто тебя не понимает. Тебе нужно проявлять к нам хоть немного уважения. Ты должен…

— Погоди секунду, — прервал ее отец. — Томми, ты ведь даже не слушаешь, что тебе говорят, правда?

Подросток изучал свои красно-фиолетовые кроссовки.

— Я слушаю, пап. Если хочешь, могу повторить. Я все это уже сто раз слышал.

— Так почему же ты ничего не делаешь? — процедил отец сквозь зубы.

Томми глянул на него так, словно хотел сказать: «Отвали!» — но сдержался и выдавил из себя слова, которые для многих детей с СДВ становятся последней линией обороны:

— Я не знаю.

Тут отец не выдержал:

— Что значит «не знаю»? Я могу принять что угодно, но не это. Ты просто хочешь, чтобы от тебя отстали. «Не знаю!..» С какой стати ты не знаешь? Не можешь придумать, почему ты такой бестолковый? Может, ты просто глупый? Но я-то знаю, что ты не глупый, хотя уже начинаю сомневаться. Перестань косить под дурачка!

Мама схватилась за голову:

— Как мне хочется махнуть на тебя рукой! Просто дать тебе жить, как хочется, и не думать обо всем этом.

— Так дай, — мрачно пробубнил Томми.

Мама с папой посмотрели друг на друга, сын нервно грыз ногти, а Большая борьба в очередной раз не принесла результатов. Это был далеко не первый разговор. Томми уже исполнилось шестнадцать, он учился в десятом классе. Первые годы в школе все было неплохо, и учителя считали его очень сообразительным и творческим мальчиком. Но в последние несколько лет ситуация изменилась. Теперь он едва справлялся. Родителям казалось, что они относятся к учебе серьезнее сына. В доме было так много споров по поводу Томми, что младший брат начал на него обижаться, а старшая сестра, уже заканчивавшая школу, пыталась стать миротворцем между Томми и родителями.