Читать книгу "В моих глазах – твоя погибель! - Елена Хабарова"

Он поможет детям Грозы исполнить эту мечту. А взамен они пустят Вальтера Штольца в свою наследственную память, чтобы он узнал, наконец, то, чего жаждал столько лет.

Вальтер вынул из кармана фотографию Жени и всмотрелся в ее лицо.

– Ты поможешь мне, – прошептал он. – Ты и твой брат! А если нет… тогда, возможно, слова того хироманта окажутся полностью пророческими. Возможно, эта «морщина порока» и впрямь говорит о моей готовности пойти на всё ради достижения цели!

Внезапно раздался звонок.

Вальтер снял трубку.

Это звонила его подруга, с которой он частенько проводил время в Берлине. Минна Вигман была много младше, она тоже работала в «Морген», однако всего лишь корректором. К Вальтеру она относилась с обожанием, против чего он, конечно, не возражал, однако порою его сердила избыточная экзальтированность молодой женщины. Вот и сейчас Вальтер заранее недовольно вздохнул, предвидя, сколько нежностей и воркованья сейчас обрушится на него. Минна беззастенчиво тратила редакционные деньги!

Однако все вышло иначе.

– Вернер, я не смогу тебя встретить завтра на вокзале, – сказала Минна таким странным, напряженным голосом, каким никогда не говорила с ним. – Буду занята в редакции. А дома у тебя протекли калориферы, там работают сантехники. Поэтому очень прошу, как только ты приедешь, сразу позвони моей матери. Хорошо? Немедленно! Прямо с вокзала! Обещаешь? Вернер, обещай мне!

Протекли калориферы? Работают сантехники? Что за чепуха?!

– Ну хорошо, – согласился он. – Только…

Однако Минна уже повесила трубку.

Да уж… в самом деле – Unverhofft kommt oft! Вопрос только в том, насколько же это неожиданное неожиданно и приятно. Однако, судя по интонациям Мины, – самое неприятное!

Хабаровск, 1957 год

Они догулялись до полуночи. И в кино побывали, и над Амуром побродили, и потанцевали в парке ДОСА под военный оркестр. Настроение улучшилось. Домой возвращались, держась за руки и хохоча. Иногда Саша приобнимал Женю за плечи и чмокал в висок или в щеку. При этом оба на миг задумывались о том, почему он не целует ее в губы, как полагалось бы жениху целоваться с невестой, и пугались этого. И оба мысленно уверяли себя, что Саша просто щадит Женю, чтобы не обострять ее токсикоз. Мало ли, вдруг снова учует запах «Мятного порошка», которым он числил зубы? Правда, это было еще утром, но у беременных, говорят, нюх обостряется до невозможности!

В окнах их квартиры было темно – Тамара, конечно, уже спала. Они осторожно поднялись по ступенькам, приоткрыли дверь в коридор – и Женя тихо ахнула. Саша поспешил подхватить ее:

– Что? Плохо тебе? Да уж… Чем это так воняет в нашем доме?!

– Сашка, да ты что?! – радостным шепотом воскликнула Женя. – Мне хорошо! Это же чимча так божественно воняет! Моя любимая чимча! И вдобавок борщом пахнет! Ой, как я проголодалась, оказывается!

Они включили свет в кухне, просунув полотенце между дверью и косяком, что не открылась ненароком, и сели за стол.

Саша съел всего несколько кусочков чимчи, а потом взялся за борщ, но во рту огнем горело – он почти не чувствовал вкуса. А Женя так и припала к капусте с перцем. Она чимчу и в самом деле очень любила, а учитывая, что беременных вечно тянет на солененькое и остренькое (по остроте с чимчой могла сравниться разве что вязанка гвоздей!), аппетит ее был вполне объясним. Потом еще навернула тарелочку борща и удовлетворенно погладила себя по выпятившемуся животу:

– Вот сейчас я уже больше похожа на беременную. И знаешь, Сашка, это удивительно, но меня уже совершенно не тошнит! Кажется, я нашла спасительный рецепт от токсикоза! Теперь моим основным блюдом будет чимча. Хотя, ты знаешь, чимча чимче рознь, надо будет у тети Томы спросить, у кого именно она ее покупала.

– Утром спросим, – сказал Саша, зевая. – А сейчас, извини, я почищу зубы. Причем своим «Мятным», только он способен вкус чимчи перебить. Поскольку я пока буду спать в другой комнате, надеюсь, запах мяты не повредит тебе.

Слово «пока» повисло между ними, как повисает на миг в воздухе, мелко трепеща крыльями, тревожно вспорхнувшая птица, – и тут же оба дружно прогнали птицу прочь. Саша дождался, пока Женя умылась и ушла к себе, на прощанье легонько чмокнув его в щеку, потом запер двери и тоже улегся.

Но сон не шел – так себе, полудремота окутала. События этого дня, богатого потрясениями, вертелись в голове, как в калейдоскопе, и странное ощущение тревоги не оставляло, ну никак не оставляло! Проще всего было эту тревогу списать на страх перед завтрашним гневом Тамары. Однако в воображении то и дело вспыхивали узкие глаза «китайской ведьмы» и звучал ее голос. Днем ее ужасные слова было отогнать куда легче, а сейчас, в тишине и темноте, они так давили на ум и сердце!

Саша встал, натянул брюки, рубашку, сунул ноги в кеды, кое-как завязал шнурки и вышел во двор.

Ночь окружала его – тысячеглазая, августовская, волшебная приамурская ночь. Звезды перемигивались в высоком, темном до адской черноты небе, словно подавали какие-то сигналы. Саша не мог их прочесть, и от этого ему становилось все тревожней и тревожней. Он ничего не мог понять, однако словно бы ждал чего-то. И когда внезапно в доме вспыхнул свет, сердце глухо стукнуло: «Вот оно… Началось!»

Свет зажегся в косеньком окошке Жениной боковушки. Саша подпрыгнул, схватился одной рукой за подоконник и стукнул одним пальцем в раму. Немедленно с другой стороны к стеклу прильнуло Жени лицо, окруженное облаком растрепанных волос.

– Чего не спишь? – спросил он как можно спокойней, хотя кровь уже молотом стучала в висках от непонятного страха.

Женя распахнула одну створку, высунулась, пробормотала дрожащим голосом:

– Сашка, мне плохо, плохо…

– Чимча, может, впрок не пошла? – брякнул он, как бы пытаясь уцепиться за дурацкую шутку, чтобы отсрочить то страшное, что надвигалось на него с каждым мгновением.

– У меня кровотечение, – всхлипнула она. – Сильное!

– Какое крово… – заикнулся Саша, но через секунду понял и вскрикнул. – Ложись! Не стой! Ложись немедленно, поняла?

– Да я уже всю кровать залила кровью, – заплакала она, но послушно отошла от окна.

Саша ворвался в дом и чуть не столкнулся с Тамарой, замершей посреди своей комнаты. Эта большая комната в три окна была разделена двумя перегородками, после чего у Саши и Жени образовались свои «боковушки». Получились как бы три комнаты, две из них проходные: Сашина и Тамары. Жене досталась самая дальняя, изолированная, и попасть к ней можно было, только пройдя мимо кровати Тамары.

Саша боковым зрением заметил, что кровать смята, но не расстелена, да и Тамара была в платье, а не в ночной рубашке. Впрочем, это тотчас забылось, лишь только он ворвался в комнатушку Жени и почувствовал тяжелый запах крови.

– Тамама! – завопил он. – Звони в «скорую»! Срочно!