Читать книгу "Лапочччка, или Занятная история с неожиданным концом - Анна Нихаус"

Борис говорил с врачами – о выписке и транспортировке не могло быть и речи. Галька должна остаться, если хочет выносить ребенка. Срок был в октябре. Новость о том, что она до октября пробудет в больничных стенах, повергла Гальку в полнейшее отчаяние. Эмоции однозначно брали верх над здравым смыслом – его попытался пробудить Борис, наведя Гальку на мысль, что возможность родить ребенка в чистом, оснащенном по последнему слову техники роддоме вовсе не следует считать наказанием. Это скорее преимущество и привилегия, тем более при проблемной беременности. Страховка, заключенная приглашающей фирмой, оплачивает ее пребывание здесь до самого «победного конца», так что Гальке надо собраться с силами и потерпеть еще немного. А терпеть сил больше не было. И не было сил пережить прощание с Борисом. Как быстро пролетела эта неделя! Прощаясь, Галька рыдала, как маленький ребенок. Ей вдруг стало так жаль себя. А жалеть себя нельзя. Так ее учила тетя Оля. Такие мысли надо гнать. Борис уехал в аэропорт. Он пообещал приехать еще. В октябре. Надо достать календарь-органайзер, чтобы отмечать в нем дни. Это должно помочь ей. Где календарь? Кажется в нижнем ящике тумбочки. Галька встала с постели и присела на корточки. До чего же мешает большой живот! До чего же грузной она стала! Галька зашарила рукой по внутренней части тумбочки в поисках карманного календаря и вдруг почувствовала что-то странное. Почему пол под ней вдруг стал таким мокрым? Что происходит? Этого не может быть! Галька дотронулась до своих брюк и с ужасом поняла, что у нее отходят воды…

*****

Виктор Евгеньевич за несколько месяцев превратился из холеного плотного пожилого мужчины в немощного старца – он сильно похудел, осунулся, лицо его обрело какой-то землистый цвет, а конечности стали синюшными. Единственным прогрессом было возвращение речевой функции, однако домочадцы толком не знали, радоваться этому или же, наоборот, печалиться. Виктор Евгеньевич действительно начал говорить, но, обретя дар речи, он вовсе не общался со своими родными – он разговаривал сам с собой и героями своих галлюцинаций. Когда Елена Альбертовна легла в больницу с острой тахикардией, Валечка осталась с главой семейства совершенно одна.

Уход за стариком подобен уходу за младенцем – старик так же беспомощен, капризен и слаб. Разница между ними лишь в том, что младенец с каждым днем становится крепче и сильнее, радуя своих родителей то улыбкой, то новым движением или слогом, старец же слабеет и увядает со дня на день, повергая родных в отчаяние или уныние. Валечка думала об этом, замачивая в ванной простыни, запачканные калом. Надо подождать, пока подействует пятновыводитель, а потом положить белье в стиральную машину. Пятновыводитель скоро закончится, нужно купить новый.

– Валенька, почему вы забыли закрыть двери?! Почему в доме посторонние?!! – раздался одновременно гневный и испуганный крик Виктора Евгеньевича.

Валечка выскочила из ванной в коридор, бросилась к входной двери, но та была заперта на все замки. Цепочка также была наброшена на внутреннюю дверь.

– Виктор Евгеньевич, вам показалось, – начала было Валечка, но отец Кирилла перебил ее:

– Кто эти люди? Чего они хотят от меня? Уведите меня в спальню!

Валечка взяла Виктора Евгеньевича под руки и вывела из гостиной, успокаивая старика:

– Здесь никого нет. Я же говорю, вам показалось.

– И в спальне уже сидят! – раздался недовольный возглас. Недовольные интонации в голосе внезапно стали испуганными. – Какие белые лица! И волосы белые! И одежды белые! – Виктор Евгеньевич схватил Валечку за локоть и взволнованно зашептал ей в ухо: – Они пришли за мной. За мной пришли. Не отдавайте меня им, Валенька! Умоляю вас, не отдавайте меня! Какие белые руки! Какие у них холодные пальцы. И волосы белые… и одежды белые… и лица белые…

Валечка начала суетливо выдвигать ящики комода в поисках успокоительного. Вот они, ампулы. Сейчас сделаем инъекцию, и все будет хорошо. Как хорошо, что ей не нужно искать вену и колоть самой – на запястье Виктора Евгеньевича сестра оставила специальный «интерфейс». Как хорошо, что успокоительное подействовало. Как хорошо, что Виктор Евгеньевич заснул. Как хорошо, что этот день скоро закончится!

День действительно закончился. И наступил новый. Утренний туалет прошел без эксцессов. Пришло время завтрака. Валечка нарезала на маленькие квадратики намазанный вареньем и маслом хлеб, налила в поильник травяной чай и придвинула кресло-каталку к столу. Виктор Евгеньевич довольно отпил из поднесенного к его рту поильника большой глоток и спросил:

– А что это за картина у нас в гостиной висит? Это что? Преисподняя что ли? Какая бездарная имитация Босха! А по центру, что это за бред? Моя карикатура? Слушайте, кто приволок в дом эту гадость?! Кирилл, небось? Ай да сынок! Циник! Извращенец… Любитель изящных искусств… Сейчас же снесите это на помойку! Сейчас же! Слышите?

– Виктор Евгеньевич, нет здесь никакой картины…

– Почему вы все время перебиваете? И спорите все время… Я, может быть, больной, но из ума я еще не выжил! Вы что, все нарочно издеваетесь надо мной?! «Нет здесь никакой картины», – злобно передразнил ее отец Кирилла. – Она думает, наверное, что самая умная здесь, а ума-то, на самом деле, с воробьиные мозги!

Снова ампулы. Снова успокоительное. Как тяжело испытывать на себе этот гнев! Яростный гнев. Несправедливый гнев. Как жаль, что снова стал возвращаться ТОТ Виктор Евгеньевич. Ненавидящий. Лютый…

Анализы крови Елены Альбертовны показали острую опасность инфаркта, и ее оставили в больнице на несколько недель. За пребыванием в больнице последовал отдых в санатории. Из недель вскоре сложились месяцы. Все это время Валечка проводила с Виктором Евгеньевичем одна. За этот срок количество и разнообразие «посетителей» в их квартире значительно увеличилось: это были белые люди в белом, мужчины в больших черных капюшонах, люди в серых рясах, монашки в лиловых одеяниях. Все они чего-то хотели от Виктора Евгеньевича – одних он боялся, с другими разговаривал и даже смеялся. Вскоре отец Кирилла все знал об этих людях – кто кому подчиняется, и кто когда должен появиться. Самыми главными были люди в черных капюшонах, рангом пониже были «серые рясы», под их руководством находились монашки и альбиносы. Виктор Евгеньевич любил рассказывать Валечке об этом мире. Валентине было жутко от этих рассказов. Однажды он спросил ее вкрадчивым голосом и с какой-то невероятно зловещей улыбкой на лице:

– Валенька, а вы знаете, как устроен ад?

Валечке очень не хотелось слушать истории про ад, но она боялась показаться невежливой. С трудом скрывая ужас, она тихо ответила:

– Нет, не знаю…

– Вы не представляете, что ТАМ творится! Вы вообще ничего не смыслите… Не знаете, ЧТО происходит на самом деле. Сейчас я вам расскажу….

Виктор Евгеньевич приготовился было к долгому рассказу, но тут раздался звонок в дверь. Валечка с облегчением вздохнула и побежала открывать. Это была медсестра Ирина – она приходила ежедневно: проверяла, не закупорились ли вены, в порядке ли вход для зонда, раз в неделю делала забор крови и просто помогала Валечке.

Сестра-сиделка проводила с Виктором Евгеньевичем около двух часов. Каждому ее приходу Валечка радовалась, как ребенок. Под предлогом похода в булочную или аптеку она буквально убегала из квартиры – очень хотелось, чтобы в ее жизни кроме образов бреда больного человека, чистки судна и смены белья существовали и другие картинки. Валечке очень хотелось окружить себя чем-нибудь другим, совсем не похожим на тот мир, который медленно, но верно затянул ее в свои бездны. Этими несколькими часами свободы Валечка по-настоящему наслаждалась. Наслаждалась чистым воздухом утренних улиц – воздухом, свободным от запаха лекарств, фекалий и дезинфицирующих средств. Наслаждалась веселым воробьиным щебетом в маленьких скверах. Наслаждалась причудливым узором на воде, оставленным катером, промчавшимся по Фонтанке. Валечка впитывала в себя все эти незатейливые впечатления и сознательно старалась ни о чем не думать. Не думать о том, что Кирилла сейчас нет рядом. Не думать о том, как серьезно и тяжело болеет Виктор Евгеньевич. Не думать о том, что ей так одиноко и страшно.