Читать книгу "Солнце сквозь снег - Дениз Робинс"

Чарльз невесело хмыкнул и погасил сигарету.

— Жаль, что у тебя дети от Гая. — Он нежно дотронулся до ее щеки.

— Знаешь, я временами сама об этом жалею, — сказала она, кусая губы.

— Ничего, ты должна перебороть это, моя милая… если хочешь, чтобы наша жизнь с тобой была счастливой.

Чувство невыразимого ужаса парализовало Люсию. Она вдруг поняла, что для нее нет ничего страшнее в этом мире, чем потерять Чарльза. Она обвила его руками за шею, с неожиданной смелостью привлекла к себе и потянулась губами к его рту.

— Я так люблю тебя, милый! Милый мой Чарльз я обожаю тебя. Забудь обо всем на свете, и я тоже забуду.

И он охотно и радостно склонился к ней, покрывая поцелуями закрытые глаза, шелковистые веки нежную шею. Он торопливо выключил свет, и в комнате наступила тишина, нарушаемая лишь вздохами страсти и взаимного наслаждения.

4

Люсия и Чарльз вернулись в Лондон только в середине октября. Оба загорели, чувствовали себя здоровыми и пребывали в отличном настроении после продолжительного отдыха на Средиземном море.

После того неудачного вечера, когда они встретили Элисон Роупер, ничто больше не омрачало их счастья. Все страхи Чарльза, что любовь Люсии к детям может помешать их счастью, постепенно испарились, и, хотя стремление Люсии увидеть дочерей нисколько не ослабло, ей удавалось скрывать это от возлюбленного так, что он ни о чем не догадывался.

Первым делом, вернувшись в Лондон, они занялись обустройством домашнего очага. Люсия решила, что с наступлением осени, холодов и туманов Чарльзу будет затруднительно каждый день добираться до работы на поезде, поэтому им лучше переехать в Лондон. Они нашли меблированную квартиру в многоэтажном каменном доме на набережной.

Эта квартира на верхнем этаже с видом на реку принадлежала майору, которого откомандировали на службу за границу. Комнаты были уютные, хорошо обставленные, а есть можно было внизу, в ресторане, так что не возникало необходимости тратиться на слуг, кроме горничной, которая приходила к ним ежедневно убираться. Дом был расположен очень удобно — недалеко от квартала, где находилось издательство Гринов.

С первого же рабочего дня Чарльз с головой окунулся в дела — партнеры по фирме разъехались в отпуска, предоставив ему решать все насущные проблемы. Вечером, возвращаясь домой, он всегда находил Люсию свежей, красиво одетой, веселой и улыбающейся, готовой на любые его предложения — посидеть дома и послушать радио, пойти в театр или в кино, поехать к друзьям или поужинать в ресторане. Другими словами, она оказалась идеальной женой, и ему не на что было жаловаться.

Итак, Чарльз был счастлив, и в душе его матери, которая тоже вернулась к тому времени в Лондон и нашла своего дорогого мальчика в состоянии безмятежной радости, наконец воцарился покой.

Миссис Грин уже стало ясно, что Люсия не намерена вставать между нею и сыном — она могла приезжать к ним в любое время, как угодно часто и при желании пользовалась возможностью встречаться с Чарльзом наедине. Она благодарила Бога, что Люсия не оказалась ревнивой собственницей — многие матери боятся, что их сыновьям достанутся такие жены.

Однако единственным человеком, кто не был счастлив и пребывал в постоянном беспокойстве, оставалась, конечно, сама Люсия. Твердо решив в ту ужасную ночь в Антибах, что никогда в жизни больше не станет устраивать истерик по поводу детей, чтобы не оттолкнуть этим Чарльза, она вынуждена была все свои переживания и скорбь таить в сердце и страдать в одиночестве. Она с честью держала данное себе обещание, но это загоняло проблему внутрь, все глубже и глубже, что только усугубляло ее мучения.

Люсия начала худеть, терять жизненную силу и боялась, что скоро будет выглядеть на все свои тридцать пять. Когда она оставалась одна, — а теперь это случалось часто, — ее начинали преследовать неотвязные мысли о дочерях и терзало нестерпимое желание увидеть их. Единственным человеком, с кем она могла поделиться этим горем, была ее мать. Но всякий раз, когда Люсия навещала старушку в ее квартирке и изливала ей свои жалобы, миссис Кромер бестактно заявляла, что она «сама виновата», что теперь нечего жаловаться, и тут же заводила разговор о своих проблемах со здоровьем.

Элизабет Уинтер регулярно посылала письма. Это была единственная связь с детьми, и Люсия всегда с жадностью проглатывала послания гувернантки. Элизабет, гостившая у тетушки в Йоркшире, переписывалась с Барбарой и Джейн. Некоторые письма девочек она пересылала их матери, и та с волнением читала и перечитывала каждое слово.

Обе девочки были как будто в полном порядке, учеба шла с обычными подъемами и спадами. Маленькая Джейн подхватила сильный кашель и три дня провела в изоляторе. Барбара, обычно сдержанная и невозмутимая, признавалась во внезапной любви к своей учительнице французского. Тексты писем пестрели словом «мадемуазель» и восклицаниями о том, как «мадемуазель» хороша, и как она восхитительно мила, и как она играет на фортепиано, и как они с Барбарой вместе поют французские песенки. Последние пять или шесть посланий были наполнены подобными дифирамбами в честь молодой француженки. Девочки часто боготворят своих учительниц, но Люсия разволновалась — все-таки в этом чувствовалось что-то нездоровое.

Прочтя письма Барбары, адресованные Элизабет, Люсия с неприятным холодком вспомнила упреки Элисон Роупер. В ней снова ожили прежние сомнения и болезненно зашевелилась совесть. Терзания эти были тем невыносимее, что ради Чарльза ей приходилось притворяться счастливой и довольной, чтобы не расстраивать его.

И вот в результате всех этих переживаний Люсия заболела.

Где-то в середине декабря они с Чарльзом пошли прогуляться по набережной вечером, после ужина. Он любил смотреть, как по Темзе проходят баржи, озаренные огоньками, и снуют туда-обратно маленькие лодки, как густые клубы дыма поднимаются от труб порохового завода. Была ясная звездная ночь, однако дул прохладный восточный ветер. Люсия, несмотря на меховое манто, из-за ослабленности организма сильно продрогла, а к тому времени, когда они вернулись домой, промерзла до костей.

На следующий день у нее поднялась температура, щеки лихорадочно зарделись, и Чарльз, глядя в неестественно блестящие глаза, заставил ее пообещать, что она останется в постели. Он дважды звонил ей с работы, потом прислал фрукты и цветы. Но Люсия, успешно прятавшая от него свои душевные переживания, с физическим недугом справится уже не могла. У нее не было для этого ни сил, ни желания. В результате дело дошло до острого приступа плеврита, а потом началось воспаление легких.

Однажды ночью ее увезли на «скорой помощи» в больницу. Обезумевший от беспокойства Чарльз, которого не пустили в палату, поехал к матери и несколько отчаянных часов всерьез боялся потерять свою избранницу. Он долго сидел у матери в гостиной, в их старом доме в Челси, и все не мог забыть страшного, как маска смерти, лица Люсии, когда ее увозили. Нервно шагая по комнате, он курил одну сигарету за другой и винил во всем случившемся себя.

— Надо было больше о ней заботиться, — бормотал молодой человек. — Нельзя было вести ее гулять в тот вечер на таком ветру. Мне давно следовало обратить внимание, как она похудела за последнее время, и нервы у нее были не в порядке. Но она никогда ни на что не жаловалась, казалась такой живой, красивой, здоровой.