Читать книгу "Пора домой (сборник) - Яна Жемойтелите"

И еще такая странность за Иваном водилась, что где ни посидит, там хлебные крошки россыпью остаются, и воробушки сразу налетают клевать.

И до сих пор на могилу к Ивану воробышки прилетают и все что-то клюют, клюют. А потом дружной стайкой с щебетом срываются с места.

Июнь 2015

Спутник

– Анютка, Анютка, на тебе яблоко. – Жора в нетерпении подпрыгивал возле окошка. – Ну хочешь, я еще яблок сворую, если завтра с первого урока сбежишь!

– Отстань ты! – Анютка упорно не желала брать яблоко. – Первый математика, нам, знаешь, влетит! Из школы выгонят.

– Из школы еще никого не выгнали! – Жора, дразнясь, подбрасывал яблоко. – А сад совхозный облепило – плоды с твою голову, во! Я не вру!

– Да что там на твоем пустыре! Одни колючки! Вот если бы попасть за колючки, тогда да, тогда пусть выгоняют, не жалко!

Колючая проволока, оставшаяся на пустыре с войны, проросла в землю и даже пустила побеги, стелясь кругом городка. Оборону дополняли окопы, покрытые сплошь бурьяном.

– Пошли, знаешь, что будет!..

– Да что будет?

– Что будет, ха! А я за колючки выйду, вот увидишь!

– Ты? За колючки?

– А вот выйду!

– Ну-ну, а вон в прошлом году Федька-буфетчик тоже за колючки хотел, а его ка-ак током!..

– Ну ты сравнила – Федька-буфетчик. Кто же на колючки – да грудью вперед. Тоже мне Матросов!

– А сам-то кто? Пионер Жора Уткин, ну-ну, посмотрим, как это ты за колючки…

– Так значит, посмотрим? Значит, ты пойдешь? Ну ты ведь пойдешь, да?

– Не-а, не пойду. Завтра математика. Вон, я из-за дня рождения домашку не сделала, а она мне по рукам линейкой, линейкой!

Жора посмотрел на прозрачные сиреневатые пальцы Анютки и вложил ей в ладони яблоко:

– Хорошо. Ладно. Светает рано сейчас. Давай в шесть утра на пустыре. И в школу успеешь.

– В шесть утра-а?..

– Ты, главное, портфель собери, и – через окошко на пустырь. Не проспишь, не бойся: в шесть утра московский скорый проходит. Я каждый день по его гудку просыпаюсь, – Жора заторопился, чтобы не дать Анютке найти новой причины.

Вечерний скорый протянул уныло: «Иду-у!», миновав станцию на всех парах.

– Жора, Жора! – закричала Анютка вслед. – А что, в Москве-то тоже колючка растет?

– А то! Она ж такая зараза, что не извести на корню. Подрежешь – снова кустится.

Поезда, обежав вокруг света, возвращались на станцию точно по расписанию. Жора любил смотреть, как они отчаливают от платформы, пыхтя черным дымом. В иные минуты казалось действительно, что это станция движется мимо поезда. Жора досочинял, что живущие ныне люди уехали точно так же вперед от тех, кто, например, погиб на войне. Те как бы остались на другой станции. – Иначе ведь было совсем непонятно, куда деваются мертвые. Как-то он рассказал об этом на физике. Учитель отправил его намочить тряпку, потом долго смеялся: «Придумал тоже теорию!».

Свою конструкцию Жора держал в сарае, замаскировав досками и дырявой шинелью. Остов он обнаружил тут же, в сарае. Это был самовар – огромный, почти ему в рост, абсолютно черный от времени, однако без единой пробоины. Черное тело самовара Жора обернул чайной фольгой просто для красоты, а поверх приклеил красные бумажные буквы: «СССР». Смастерить и приделать к конструкции остальные детали не составило большого труда. Оставалось теперь только вывезти самовар загодя на пустырь и прикрыть ветками.

Утро занялось алым, продернув красную нить у земли по самой кромке тяжелых облаков. День обещал быть дождливым, но это не имело значения. Когда через городок шел московский скорый, Анютка была уже в резиновых сапогах и теплой кофте. Она распахнула окошко настежь, озираясь воровато, хотя находилась одна в комнате, юркнула наружу ловко, как белка. Только под окошком присела, разглядывая дырочку на коленке, но возвращаться-зашивать было некогда.

Жора уже был на месте. Он сидел у тлеющего костра. Под курткой его угадывалась одежда парадная, как на пионерскую линейку, ветер полоскал кончики красного галстука.

– Ну, я пришла! – Анютка прикрыла портфелем дырочку на чулке.

Серьезный Жора приложил палец к губам и, указав на шалаш из еловых веток, шепнул:

– Поможешь, пошли. Главное – успел я костер прожечь.

Он откинул первую ветку: фольга блеснула красным в свете зари.

– Давай, не бойся!

Анютка осторожно сняла вторую ветку – самовар вырастал из веток огромный, сверкающий, настоящий крылатый замок.

– Какой красивый! – Анютка замерла в восхищении.

– Красивый? То-то же! – гордо ответил Жора. – А ты говоришь… Погоди, то ли еще будет!

– А разве еще что-то будет?

– А разве уже что-то было? Ну люди! Удивляете вы меня! Ты, может, думаешь, для красоты я самовару приварил крылья?

– А для чего же?

– Поражаюсь я, глядя на местное население. Думаете, как выбраться за колючку, а дороги знаете всего-то две: вперед и назад.

– Так если в сторону, это же… ну, уклонисты это!

– Уклонисты, ой! – Жора, смеясь, ухватился за живот. – А еще вверх дорога бывает! Поняла, ну! Небом через колючку перемахнуть слабо? И не самовар это больше, а спутник.

– Спутник? – растерянно повторила Анютка. И сказала ни к чему еще раз: – Такой красивый…

– Ты, вообще, тоже красивая, – вздохнул Жора. – Почти как мой спутник. Знаешь, я к тебе отношусь… нормально.

Он подхватил из костра углей, сыпанул куда полагается в самовар…

– Не стой же ты, помогай! – грубовато приказал он Анютке. – Сейчас кочегарить будем!

Спохватившись, она бросила портфель, подхватила с земли приготовленный Жорой сапог…

– Так что, полетит он у тебя, что ли?

– Полетит, еще как!

– Как же полетит, когда самовар это?

– Так это только с виду теперь, а на самом-то деле – спутник. Я все по Циолковскому делал.

– По Циолковскому, да? Да где ж это видано, чтобы спутники на углях летали? Ну я понимаю, на керосине…

– На керосине – может быть, настоящие ракеты. А у меня – самовар, он и должен на углях летать. На углях и на воде. Давай-давай, не ленись! Раскочегаривай!

Анютка старалась. От жара зарделось уже лицо и глазам становилось едко.

– Жора, – спросила она. – А мы сейчас не умрем случайно?

– Не умрем, не боись. Это если только меня впоследствии расстреляют.

– Расстреляют, ой. А за что?

– Да вот за это и расстреляют. Но ты все равно не бойся: если я умру, это как будто на другой станции останусь просто. А ты уедешь от меня вперед.