Читать книгу "Замкнутый круг - Александр Рогинский"

А свою отцовскую бездеятельность (это теперь хорошо понимал Кошерин, мог себе наконец признаться) оправдывал сверхнормативной работой. Так и было на самом деле.

Именно в то время ему предложили возглавить первую в его жизни организацию, и на освоение новой для себя роли уходило много времени и энергии.

Виктор и сам не стремился сближаться, он нашел для себя отдушину — начал заниматься психологией и психотерапией. Наверное, стремился понять, что чувствовала в последние минуты его возлюбленная и вообще, какой она была на самом деле и что есть человек на этой грешной земле?

Странно, Кошерин доверял сейчас своим мыслям. Он с удовольствием следил, как развивалась его логика, даже подсказывал себе, на что в первую очередь обратить внимание.

Человек в жизни всегда создает свой сценарий, а потом жалуется, что жизнь его не удалась. Не удалась, меняй свой менталитет. Нечто подобное сейчас и происходило с Кошериным. Слишком строгие принципы сокращают жизнь. Надо быть проще. Если поверить в версию, которую он придумал (или открыл логическим путем), то можно идти к Смирнову. Что он скажет? Сочтет его свихнувшимся?

Кошерину стало интересна реакция следователя. Ведь, по сути, такой версией он намекнет Смирнову, что с ним, Кошериным, шутки плохи. Он, как угорь, ускользнет из любой ловушки и, поскольку теперь уверен в переселении душ, то и нет смысла искать того, кого уже давно в своем обличье нет. Так ли?

Вот перед ним лежит рукопись, в которой все описано. Эту рукопись никто кроме него прочитать не сможет. Кошерин не сомневался, что Смирнов уже пытался это сделать, но у него ничего не получилось.

Виктор хочет, чтобы прочитал только он — его родной отец. А для посторонних эта книга закрыта.

Правда, Виктор может изменить свое поведение, открыть страницы для всех. Ну и что тогда? Тогда ему придется вернуться снова в свой облик, предстать в живом виде, чтобы разрешить конфликт.

Таким образом, книгу можно закрывать и предпринимать новые шаги, чтобы закончить эту бодягу.

За дверью Илья играл Шопена.

Кошерину его игра нравилась. Почему Роза считает, что Илья еще не готов? Может быть, потому, что они и… любовью занимаются с помощью музыки?

Музыка прервалась, дверь тихо открылась.

— Я хочу показать вам свою новую симфонию. Пока, правда, в фортепианном изложении. Мне рассказывала Розалия Алексеевна, что вы прекрасно играете, следовательно, можете грамотно судить о музыке.

— Это еще не показатель. Но мне будет интересно. Когда будем слушать? Я готов и сейчас.

— Я вас приглашаю, — сказал, широко распахивая дверь Илья.

Розы не было, и на кухне было тихо. Неужели ушла? А, может быть, она и не появлялась, а ему показалось.

— А где Розалия Алексеевна? — спросил, устраиваясь в кресле Кошерин.

— Она поехала в филармонию, там сегодня прослушивание первой части симфонии.

Илья сел за рояль и вдруг в комнату ворвался ураган звуков. Кошерин вздрогнул. Его накрыло музыкальной волной, и он едва в ней не утонул. Казалось, одновременно играли все струны рояля. Но не в насыщенности звука было дело, а в мощных гармониях, сотканных из разной высоты звуков и целых ритмических пластов, так что создавалось впечатление движение вулканической лавы. Откуда в мальчонке столько мощи!?

Кошерин оцепенел, он впитывал в себя звуки, чувствуя как растет внутри сила, как он крепнет мышцами, светлеет разумом. Словно его изнутри промывали под мощным напором, пробудив ото сна и заряжая новой энергией. Тут ничего не надо было понимать, а только слушать и слушать. Музыка провоцировала жизнь, объясняла, что эта жизнь вечна.

Кажется, Ницше сказал, что без музыки жизнь была бы ошибкой. Точно. Когда Илья закончил, Кошерин встал и подошел к музыканту.

— Вы действительно очень талантливый человек, но меня удивляет взрослость вашей музыки. Разве юноша может так чувствовать? Кажется, что в вас сидит старый мудрец.

— Музыка не знает возрастов, я так думаю, — строго сказал Илья. — Я вкладываю в звуки, может быть, и не себя даже, а то, что успевает мой чувствительный аппарат выудить из пространства. Я всего лишь передатчик и оформитель. А для музыки важна энергетика. Поэтому вам и кажется, что написал ее умудренный опытом человек.

— А на репетицию в филармонию к вам можно попасть?

— Приходите. Розалия Алексеевна проведет и устроит вас. А сейчас мне нужно проиграть еще несколько частей.

Кошерин вернулся в кабинет и сел за рукопись. Но мысли его были далеко от этой стопки теперь никому не нужной бумаги.

Он понял, откуда такая музыка у этого юноши. Илья правильно сказал, что является только передатчиком. А вот мудрость и женскую плодоносящую энергию ему, несомненно, передали Виктор и Роза.

Кошерин голову мог дать на отсечение, что Розиного даже было больше. Она влила в Илью свою материнскую силу, сказалось, что она не имела ребенка, а желание его иметь было огромно. Сколько скандалов разыгрывалось между ними в пик их любви. Роза согласна была воспитывать ребенка без отца. Но для Кошерина появление незаконнорожденного было равнозначно потери своего статуса, всего того, что ему удалось добиться на протяжении жизни. Получается, что и Кошерин причастен к этой музыке, он сохранил Розе ее материнскую силу.

Он узнал тайны мира Ильи, а больше никто эти тайны не узнает. Никто не может догадаться, что произошло, почему Илья написал вот такую симфонию.

* * *

Илья заметил, что отец стал на него в последнее время как-то странно смотреть. А вчера прямо сказал:

— Я тебя не узнаю. Ты стал чужим.

Чужим так чужим. Сейчас Илье было не до родственных разбирательств. Он был на волне успеха.

Пожалуй, впервые он чувствовал границы своего «я», свои возможности. Все удавалось. Ночью он практически не спал, а придумывал все новые и новые звуковые сочетания, захлебывался в них. Хотелось тут же все это великолепие зафиксировать на нотной бумаге, но лень было вставать, потому что фантазия гнала и гнала его дальше.

Иногда музыка ему представлялась в виде прекрасных дворцов, стоящих на заснеженных высоких горах.

Это были такие великолепные картины, что невозможно было оторвать глаз. Иногда в этих дворцах он видел Розу — совершенно голую. Она плыла по огромным залам, потом стояла на верхней площадке и смотрела вдаль. Она виделась ему во всех положениях; молодая незнакомая музыка укутывала ее в свои одежды. Илья открывал глаза, видение продолжалось. Он не мог насытиться красотой, требовал ее все больше и больше. Но когда утром садился за рояль, приходилось напрягать память, воображение, чтобы передать хоть сотую долю ночных видений.

* * *

Отец сидел в восьмом ряду, смотрел на Илью. Впервые он не слышал сочинения своего сына в домашнем исполнении, не участвовал в обсуждении с Ильей ее содержания. Илья прямо сказал отцу, чтобы он не мешал. Не побоялся, что получит по загривку. Отец иногда, войдя в свою роль, позволял и такие жесты. На сцену быстрой походкой вышел Константин Григорьевич Дражков, питерский дирижер, приехавший специально на репетицию и еще не видевший нот новой симфонии.