Читать книгу "Ночь и день - Вирджиния Вульф"

Глава XIII

Время, отводившееся конторским служащим для ланча, Денем лишь частично проводил в кафе. При любой погоде, и в ясный день, и в ненастье, большую часть этого времени он занимался тем, что расхаживал взад-вперед по гравийным дорожкам парка Линкольнз-Инн-Филдс. Детишки издали его примечали, а воробьи только и ждали, когда он начнет бросать им хлебные крошки. И поскольку для одних у него нередко находилась монетка, для других — почти всегда горсть хлебного мякиша, нельзя сказать, что он был безразличен к окружающему его миру, как он привык считать.

Он был уверен, что проводит эти унылые долгие зимние дни в маете, дожидаясь момента, когда бумаги на письменном столе вновь засияют в свете электрических ламп, или в коротких пробежках по туманным улицам. Возвращаясь к прерванной работе, он все еще мысленно видел Стрэнд с вереницей омнибусов и лиловые контуры листьев, распластанных на гравии, как будто его глаза всегда были устремлены вниз, на землю. Он много размышлял, но мысли его были до того безрадостны, что не хотелось и вспоминать, и он шел то в одну сторону, то в другую, и приходил домой нагруженный библиотечными книгами.

Мэри Датчет, возвращаясь со Стрэнда в дневной перерыв, однажды заметила его, когда он свернул на очередную дорожку, в наглухо застегнутом пальто и настолько погруженный в раздумья, что можно было подумать, он мыслями все еще у себя в конторе.

При виде Денема она испытала нечто вроде священного трепета, в следующую минуту ей захотелось рассмеяться, и сердце ее вдруг забилось часто-часто. Она прошла мимо, и он ее не заметил. Тогда она вернулась и тронула его за рукав.

— Боже мой, Мэри! — воскликнул он. — Как вы меня напугали!

— Да. Вы шли как лунатик, — сказала она. — Разбираетесь с каким-нибудь ужасным любовным романом? Удалось примирить несчастную пару?

— Я думал не о работе, — поспешно ответил Ральф. — И кроме того, такого рода дела не в моей компетенции, — довольно мрачно добавил он.

Утро выдалось ясное, и у них еще было несколько свободных минут. Они не виделись недели две или три, и Мэри хотелось многое ему рассказать, но она не была уверена, что ему так уж приятно сейчас ее общество. Однако, пройдясь немного по дорожке, они успели обменяться кое-какими новостями. Он предложил ей присесть, и она опустилась на скамейку рядом. Слетелись воробьи, и Ральф, достав из кармана половину булочки, бросил горсть крошек воробьям.

— Никогда не видела, чтобы воробьи были такими ручными, — заметила Мэри.

— Точно, — ответил Ральф. — В Гайд-парке воробьи пугливые. Если вы посидите тихо, я подманю одного, и он сядет мне на руку.

Мэри хотела было воспротивиться этой демонстрации птичьего бесстрашия, но, видя, что Ральф по какой-то странной причине гордится воробьями, поставила шестипенсовик на то, что у него ничего не получится.

— Идет! — оживился он, в его глазах, до той поры унылых, блеснул задорный огонек.

Теперь он обращался исключительно к воробью с белой шапочкой на голове, который казался смелее прочих. А Мэри тем временем посмотрела на своего собеседника внимательней. То, что она увидела, огорчило ее: он осунулся, на лице появилась непривычная суровость.

Какой-то ребенок, гоняя обруч, спугнул стайку воробьев, и Ральф, досадливо поморщившись, швырнул остаток крошек в кусты.

— Вот так всегда — а я ведь его почти подманил… — сказал он. — Держите монетку, Мэри. Но это только из-за мальчишки. Надо запретить им гонять здесь обручи…

— Запретить гонять обручи! Дорогой мой, какая чушь!

— Вы всегда так говорите, — посетовал он, — и никакая это не чушь. Для чего еще нужен парк, если не смотреть на птиц? Играть в серсо можно и на улице. А если мать боится отпускать ребенка на улицу, пусть нянчится с ним дома.

Мэри ничего на это не ответила, только нахмурилась.

Откинувшись назад, она стала смотреть вокруг — на громоздкие дома, на трубы, пронзающие рыхлое серебристо-голубое небо.

— А, все равно, — сказала она. — Лондон — такое прекрасное место. Наверное, я могу целыми днями сидеть и смотреть на людей. Я люблю людей.

Ральф нетерпеливо вздохнул.

— Да, я действительно так думаю — особенно когда узнаешь их получше… — добавила она, как будто он пытался ей возразить.

— А мне даже узнавать не хочется, — ответил он. — Но вы можете думать как вам угодно. — Он произнес это равнодушно, не одобряя и не осуждая ее.

— Очнитесь, Ральф! Вы вот-вот заснете! — воскликнула она, оборачиваясь к нему и дергая его за рукав. — Да что с вами такое? Хандра напала? Заработались? Презираете весь мир, как обычно?

Вместо ответа он лишь покачал головой и принялся набивать трубку, и она продолжила:

— Но ведь это все напускное?

— Не больше, чем все остальное, — ответил он.

— Ладно, — сказала Мэри. — Я многое собиралась вам сказать, но мне пора идти — у нас комитет. — Она поднялась со скамьи, и все же уходить не спешила, а стояла и смотрела на него серьезно. — Вы не выглядите счастливым, Ральф, — заметила она. — Есть причина или я ошибаюсь?

Он не сразу ответил, но тоже поднялся, чтобы проводить ее до ворот парка. Как обычно в беседе с ней, он взвешивал в уме все, что собирался сказать, словно решая, обязательно ли ей об этом знать.

— Я устал, — наконец сказал он. — Отчасти из-за работы, отчасти из-за семейных проблем. Чарльз в последнее время ведет себя как последний дурак. Хочет ехать в Канаду и работать на ферме…

— Ну, не такая уж плохая мысль, — заметила Мэри; они миновали ворота и медленно шли вдоль ограды, обсуждая трудности, которые, по правде сказать, не переводились в семействе Денема, но теперь преподносились Мэри как нечто заслуживающее сочувствия, которое было необходимо Ральфу даже больше, чем он предполагал. По крайней мере, Мэри помогла ему сосредоточиться на реальных проблемах — в том смысле, что они были разрешимыми, но истинная причина его уныния, которую сочувствием не исцелить, еще глубже ушла в глубины сознания.

Мэри была чуткой и внимательной. Ральф не мог не испытывать к ней благодарности, тем более что не сказал ей правды о своем состоянии; и, когда они, сделав круг, снова дошли до ворот, он попытался задержать ее, показать, как ценит ее участие. Однако добрые намерения вылились в упреки, связанные с ее работой.

— На что вам этот комитет? — сказал он. — Пустая трата времени, Мэри.

— Не спорю, прогулка по лугам принесет человечеству больше пользы, — отвечала она. — Постойте-ка, — сказала она вдруг, — может, приедете к нам на Рождество? Это, наверное, самое лучшее время в году.

— Приехать к вам в Дишем? — удивился Ральф.

— Да. И там вам никто не будет мешать. Но только не отвечайте сейчас. Потом, — сказала она, почему-то заторопившись, и пошла прочь в направлении Расселл-сквер.